Свинья, которая хотела, чтоб ее съели
Шрифт:
Источник: Сорен Кьеркегаард, «Страх и трепет» (1843).
В книге Бытия Бог нашел более уступчивого слугу в лице Авраама, который стал выполнять повеление принести в жертву своего сына, но в последнюю минуту, когда уже занес над ним нож, был остановлен ангелом. С тех пор Авраама приводят в качестве примера истинно верующего.
О чем вообще думал Авраам? Предположим, что он твердо верил в Бога и что Бог существует — это не атеистическая критика его действий. И вот Авраам получает повеление убить собственного
В книге Бытия человеческие персонажи, похоже, имеют со своим творцом гораздо более тесные отношения, чем имеют с Ним верующие сегодняшнего дня. Бог общается с людьми, такими, как Авраам, так, как будто они в буквальном смысле сидят рядом. В таком мире личность существа, приказывающего совершить убийство, не подвергается сомнению. В том мире, который мы знаем, никто не может с точностью сказать, что он слышал слово Божие. И даже если бы он мог слышать его, все равно существовала бы некоторая неуверенность в том, что на самом деле это испытание предназначалось для того, чтобы узнать, откажется ли Авраам пройти через него.
Итак, если эта история действительно о природе веры, то каков ее смысл? Он не просто в том, что верующий человек выполняет приказания Бога, какими бы неприятными они ни были. Смысл этой истории в том, что верующий человек никогда не знает наверняка, каким будет приказание Бога. О вере не говорят, когда нужно действовать; вера нужна, в первую очередь, для того чтобы верить, несмотря на нехватку доказательств. И в самом деле, вера иногда требует от верующего того, чтобы он вышел за рамки известного и поверил в то, что совершенно противоположно его прежним убеждениям. Например, в то, что Бог не одобряет бессмысленное убийство.
То, что часто проповедуют с трибун, не является верой. Вера — это твердая скала, которая дает верующему своего рода спокойную внутреннюю уверенность. Но если бы невозмутимый в своей вере Авраам был готов убить собственного сына, то он не мог бы даже понять, какому риску он подвергает основы своей веры.
Если вас не убеждают эти доводы, то задумайтесь на мгновение о людях, которые верят в то, что Бог желает, чтобы они стали подрыв-никами-смертниками, чтобы они убивали проституток или преследовали национальные меньшинства. Прежде чем вы скажете, что Бог не мог дать повеления осуществить такие злодеяния, вспомни-58. Божественное повеление те о том, что Бог всех трех Авраамовых религий не только повелел принести в жертву Исаака, но и оправдывал изнасилование жены как наказание для ее мужа (2 Царств 12), приказывал убивать последователей других религий (Второзаконие 13) и обрекал богухульников на побивание камнями до смерти (Левит 24). Похоже, нет пределов тому, о чем может попросить Бог, и всегда найдутся верующие, готовые выполнить эти просьбы.
Смотрите также
8. Добрый Бог
18. Требования логики
34. Не вините меня
95. Проблема зла
59. Глаза видят это
Если бы вы смотрели на мир глазами других людей, что бы вы увидели? Этот вопрос перестал быть для Сесилии теоретическим или метафорическим. Она уже опробовала замечательную Универсальную систему по обмену визуальной информацией «Ю-вью». Эта система позволяла одному человеку общаться с другим таким образом, чтобы видеть в точности то, что видит этот другой человек.
Это невероятное ощущение для каждого. Но для Сесилии это было еще более неожиданно, поскольку,
Когда представители Ю-вью узнали об ощущениях Сесилии, они провели с ней еще несколько тестов. Выяснилось, что она смотрела на мир в так называемом обращенном спектре: каждый цвет выглядел для нее дополнением к цвету, который видели другие люди. Но, разумеется, поскольку эти различия были постоянными, если бы не система Ю-вью, о них бы никто не узнал. В конце концов, она правильно считала помидоры красными, так же как делали и все остальные.
Возможно ли, чтобы вы видели мир так же, как Сесилия? Если бы я посмотрел на мир вашими глазами, то стал бы я думать, что заходящее солнце для вас имеет голубой цвет? Мы не можем этого точно знать. Ибо, каким бы вы ни видели этот мир, если у вас такая же система распознавания цвета, как и у меня, ничто из того, что мы говорим или делаем, не сможет выявить разницу между нами.
Для нас обоих зеленый — это цвет травы, салата, гороха и чернил на однодолларовой купюре. Апельсины будут оранжевого цвета, злобным людям будет видеться красный цвет, а певцам синий.
Точность, с которой мы используем слова для обозначения цвета, определяется исключительно ссылкой на известные объекты, а не на частный опыт (ощущения). Нельзя влезть в ваши глаза, чтобы увидеть, каким вам кажется голубой цвет. Я просто вынужден предположить, что, принимая во внимание схожесть нашей биологии, не существует большой разницы в том, каким нам видится ясное летнее небо.
Вы можете спросить: тогда как можно узнать, что люди не различают цвета? Ответ на этот вопрос скорее укрепляет, а не ослабляет тот факт, что Сесилии этого мира живут среди нас неприметно. Неразличение цветов (дальтонизм) обнаруживается в результате неспособности отличить два цвета, которые люди с полноцветным зрением отличают очень четко. Так, например, красный цвет может не восприниматься на фоне зеленого цвета, как он воспринимается большинством людей. Тесты, которые выявляют это, не имеют отношения к частному опыту зрительных ощущений. Они просто определяют способность людей делать публичные суждения о различении цветов. Поэтому, когда человек способен различать цвета так же, как это делают другие, мы не будем знать о тех различиях в восприятии цвета, которые он имеет по сравнению с нашим восприятием.
Тот факт, что люди могут видеть мир по-другому (или, если уж на то пошло, слышать, обонять, различать на вкус или ощущать), является чем-то большим, чем просто занимательной скептической неясностью. Возможно, более интересным является то, о чем говорит нам возможность использования языка и значения слов, которые описывают нашу мысленную жизнь. Короче говоря, кажется, что слово, подобное слову «красный», описывает не какое-то определенное визуальное ощущение, а всего лишь некую закономерность в этом мире, которая соответствует какой-то закономерности в нашем восприятии этого мира.
Когда мы говорим, что помидор красный, слово «красный» обозначает не цвет, который мы воспринимаем, а характеристику мира, которая может восприниматься совершенно по-иному другими людьми. Это значит, что, когда Сесилия и Люк говорят, что небо голубое, они оба правы, даже если они видят совершенно разную картину.
Если это верно в отношении цвета, то, может быть, это верно и в отношении других вещей, которые мы обычно считаем сокровенными и личными? Является ли «боль» ощущением или своего рода реакцией на ощущение? Ошибаюсь ли я, когда полагаю, что, упоминая о своей головной боли, я имею в виду неприятное ощущение в своей голове? Выворачивает ли это наизнанку язык моих мыслей?