Свинья, которая хотела, чтоб ее съели
Шрифт:
С этим можно поспорить, сказав, что данное лечение всего лишь совершает систематически то, что обычно происходит спонтанно. Через комбинацию социализации и инстинкта мы учимся испытывать отвращение к определенным формам поведения. Мы воздерживаемся от причинения боли другим людям не потому, что мы убеждены в том, что это неправильно, но потому, что пришли к пониманию того, что нужно не допускать их боли. Однако некоторым людям не удается усвоить этот урок. Возможно, у них нет внутреннего сопереживания, которое позволяет большинству из нас сочувствовать боли других. А может быть, у них понижена чувствительность к жестокости, и они
Разговоры о промывке мозгов очень убедительны, но похоже, что большая часть нашего поведения является своего рода привычкой, возникшей путем комбинации постоянного негативного и позитивного влияния наших родителей и общества в целом. В сущности, нам всем, с самого рождения, промывают мозги. И только когда промывка мозгов производится быстро или с нежелательными для нас последствиями, она вдруг становится этически неприемлемой. Разве лечение посредством выработки условно-рефлектор-ной реакции отвращения к совершению преступлений не является просто ускоренной и корректирующей версией того вида приемлемой промывки мозгов, которую мы обычно называем социализацией?
По схожим причинам мы должны быть осторожны с преувеличением своих притязаний на свободу. Мы не считаем, что человек свободно воздерживается от насилия, только когда он равно склонен к его проявлению и непроявлению и выбирает непроявление насилия. Обычный, порядочный человек скорее ощущает, чем выбирает отвращение к причинению бессмысленной боли другим; это не просто вопрос хладнокровного проявления «свободной воли». Поэтому, если какой-то лечебный процесс просто внедряет в человека то, что для большинства людей является обычным уровнем отвращения к преступному поведению, то как он повлияет на человека, менее свободного, чем вы или я?
Если существуют веские аргументы против лечения посредством выработки условно-рефлекторной реакции отвращения к совершению преступлений, то нам нужно выйти за рамки неясных призывов к свободе и достоинству.
Смотрите также
17. Пытать или нет?
35. Последняя надежда
50. Хорошая взятка
97. Моральная удача
80. Сердце и разум
И Шулер, и Трайн укрывали евреев от нацистов во время оккупации Нидерландов. Однако делали они это по совершенно различным причинам.
Трайн была женщиной, чьи добрые поступки были исключительно спонтанными. Страдание и нужда вызывали отклик в ее сердце, и она реагировала на них не раздумывая. Друзья восторгались щедростью ее духа, но иногда напоминали ей о том, что благими намерениями вымощена дорога в ад. «Ты можешь почувствовать, что нужно дать денег нищему, — говорили они ей, — но что, если он потратит их на наркотики?» Трайн не реагировала на такие опасения. Ведь при виде человеческой нужды все, что надо сделать, — это помочь, верно?
Шулер, напротив, считалась женщиной холодной. На самом деле, она даже не любила многих людей, хотя и не испытывала к ним ненависти. Когда Шулер помогала другим, она делала это, потому что, подумав об их положении и своем долге, она приходила к выводу, что им нужно помочь. Шулер не испытывала каких-то теплых чувств от своих добрых дел, она просто ощущала, что поступает правильно.
Так кто же — Шулер или Трайн —
Таких людей, как Трайн, называют «хорошими», «добрыми», «щедрыми» чаще, чем людей, подобных Шулер. Мы чувствуем, что их доброта глубоко укоренена в их личности и исходит из них естественным образом. Их инстинктивная щедрость предполагает, что по самой своей сути они добры. И напротив, как бы мы ни восхищались такими персонажами, как Шулер, мы не ощущаем их доброты подобным же образом.
В лучшем случае, мы можем начать восхищаться их готовностью подчиниться тому, что они считают своим долгом.
Любопытно, что мы реагируем именно так. Ведь если нравственность заключается в том, чтобы поступать правильно, то далеко не очевидно, что мы тогда должны считать, что Трайн достойна большей похвалы с нравственной точки зрения, чем Шулер. И действительно, как уже было заявлено, Трайн в своем простодушии, возможно, с большей вероятностью сделает что-то неправильно, чем Шулер. Например, во время путешествия по Африке местные дети часто будут просить у вас карандаши, а иногда и деньги, Тайн в такой ситуации, разумеется, даст им все, что они просят. Но Шулер, возможно, поразмыслит над этим немного дольше и придет к выводу, как и большинство агентств по развитию, что такого рода щедрость способствует поддержанию зависимости, а также чувства неполноценности и беспомощности. Гораздо лучше отдавать что-нибудь напрямую какой-нибудь школе и сохранять чувства достоинства тех, кому вы хотите помочь.
Есть и вторая причина приуменьшить похвалу Трайн. Поскольку ее действия бездумны, не значит ли это, что ей просто повезло, что она склонна поступать по-доброму (делать добро)? Почему мы должны хвалить кого-то только за то, что у него случайно появилось хорошее расположение духа? Хуже того, не уведут ли наши инстинкты нас в сторону, если мы не будем размышлять о наших чувствах? Подумайте, например, о многих людях, живших в разное время, имевших такой же характер, как у Трайн, но выросших в расистских обществах. Такие люди зачастую так же бездумно проявляли свой расизм, как и свою доброту.
Может быть, мы могли бы зайти еще дальше. Шулер заслуживает большего морального доверия именно потому, что она поступает по-доброму, несмотря на отсутствие инстинктивного сопереживания и сострадания. Если доброта Трайн не требует каких-то усилий, то доброта Шулер представляет собой триумф человеческой воли над естественными наклонностями.
Однако полное изменение наших инстинктивных суждений и восприятие Шулер как человека, заслуживающего большей похвалы с нравственной точки зрения, создают различные проблемы. В конце концов, не странно ли говорить о том, что человек, чья доброта в значительной степени зависит от его характера, является менее добродетельным, чем тот, кто делает добро только потому, что считает, что он должен его делать?
Банальное решение этой дилеммы состоит в том, чтобы сказать, что доброта требует объединения разума и чувств и что, хотя и Трайн, и Шулер демонстрируют некоторые признаки добродетели, ни одна из них не является образцом гармоничной, нравственной личности. Это почти наверняка верно, но такой подход уходит от реальной дилеммы: что важнее при определении нашей нравственной доброты — наши чувства или наши мысли?
Смотрите также
17. Пытать или нет?
18. Требования логики