Свирель Гангмара
Шрифт:
Ригирт задумался, рассеянно потирая лоб пухлой рукой. Петер ожидал продолжения, ведь неспроста чародей завел эту странную беседу. Наконец тот заговорил снова:
— …И внешность, Петер, в общем-то пустяки… Внешность… Колдовство изменяет душу. Надевая капюшон и приступая к упражнениям в магии, ты впрямь не можешь знать, в кого превратишься к концу обучения! Да… Когда мы сочтем, что ты готов, — Петеру снова понравилось это «мы», — я представлю ученика коллегии чародеев при дворе… э… при дворе сеньора, во владениях которого окажемся к тому времени. Придворный маг подтвердит твое право на самостоятельные занятия тавматургией, а канцлер местного сеньора заверит патент печатью.
— И еще одно… — задумчиво повторил маг. — Скажи, Петер, как ты творишь колдовство?
Ученик задумался. Нечасто Ригирт начинал говорить загадочно, как сейчас. И непонятно, что он имеет в виду? Какого ответа ждет?
— Ну… я произношу заклинание… и…
— И происходит чудо? — подхватил, ухмыляясь, маг. — Верно, верно, ты изложил общепринятый взгляд на магию. Спроси любого крестьянина, и он именно так опишет магическое действо: «колдун произносит заклинание, и происходит чудо!» Внешне наша работа выглядит просто. Но благодаря чему стихия подчиняется слову чародея?
Петер молчал. Впрочем, его слова не требовались, наставник завел те самые «россказни».
— Вот, — болтал тем временем Ригирт, — еще одно важное отличие! Порядок обучения мага совсем не походит на подготовку ремесленника в любом из цехов. Тот же гончар, к примеру, прежде чем допустить ученика к кругу, сперва объяснит устройство привода, расскажет о сортах глины, о режимах обжига и тому подобном. Понимаешь? Мы же сперва даем ученику ощутить Дар, воспользоваться заклинаниями — почувствовать, как магия струится сквозь тебя, наполняет душу, как ты словом изменяешь Мир! Новичка учат пользоваться простейшими чарами прежде, чем он задумался об их природе, прежде, чем познал суть тавматургии. Это обычная практика, все поступают подобным образом. Меня тоже так учили. Сперва наставник внимательно наблюдает, как поведет себя подопечный, осознав могущество, которое дают чары. Это необходимо, чтобы вовремя разглядеть в человеке слабину и прервать обучение.
— Слабину?
— Да! Слабый человек выдаст себя, получив могущество. Именно так! Если ученик чародея порочен душой, если магия нужна ему лишь как источник силы и власти — такому не место в наших рядах. Мы приучаем подмастерьев в первую очередь к смирению. Прежде чем дать ему силу, мы заставляем его выглядеть слабым! Ну, это знание тебе не скоро пригодится. Не скоро еще ты заведешь собственных учеников и станешь принуждать их хранить смирение и спокойствие, что бы ни случилось… Хотя, надеюсь, рано или поздно, тебе тоже придется преподать урок вроде нынешнего собственному воспитаннику… А сегодня я собирался поговорить о природе магии, о том, как и почему мы творим чудеса при помощи слов. Я не открою великих тайн, ты должен заглянуть в собственную душу и поискать ответы. Хотя я, конечно, тоже кое-что объясню… итак, что ты чувствуешь, произнося заклинание?
— Ну… — Рука Петера сама собой потянулась почесать затылок, но ученик сдержался. Неуместно. — Ну, трудно описать. Я чувствую, как некое такое… этакое вот… словно стягивается ко мне отовсюду, входит в сердце… а потом истекает будто бы с кончиков пальцев… но уже в виде моей магии, моей силы. Нечто чуждое входит в меня, когда я произношу формулу, а потом… потом…
— Потом исходит из тебя? — подбодрил Ригирт.
— Да, исходит, но уже не как чужое, а как часть меня. И отторгать эту часть себя не больно, даже приятно, хотя и утомляет… Особенно
— Кстати, ты мне напомнил! — кивнул маг. — Сейчас снова займешься посудой. Так вот, мы зовем это «нечто чуждое» маной. Мана, «сырая» мана, разлита в окружающем нас Мире, заполняет его, — как вода заполняет океан от берега до берега.
— А откуда она?
— О происхождении маны мы поговорим позже, — перебил Петера Ригирт. — Нынче я всего лишь объясню тебе процесс колдовства так, как объяснял его когда-то мой наставник. Не знаю, верно ли это, но такая трактовка выглядит правдоподобно, а лучшей я не знаю. Произнося заклинание, ты призываешь «сырую» ману, преображаешь ее… не перебивай! Преображаешь неким образом — и исторгаешь ее же, ману, но не в «сыром», бесформенном, а в упорядоченном виде, в стройной форме направленного заклинания…
Петер вздохнул — это объяснение на самом деле ничего нового ему не дало, он примерно так и представлял себе магию. Ну добавил наставник слово «мана»… и что?
— …На преобразование маны ты расходуешь собственные силы, — продолжал тем временем Ригирт, — поэтому колдовать утомительно… И мана не бесконечна, запас ее ограничен. Множество магов, собравшись в одном месте, не способны долго колдовать, им придется прервать процесс и подождать, пока мана из прилегающего пространства снова стечется к ним. Следовательно, мы имеем дело со вполне материальной субстанцией… хотя ее не видно. И — хотя никто, кроме магов, не способен ее ощутить.
— Простите, мастер, а почему вы рассказываете мне об этом только сейчас? В отличие от гончара, который сперва учит подмастерья разбираться в свойствах глины, а уж после показывает, что из глины можно сделать?
— Потому что в отличие от гончара, мы, чародеи, непрерывно подвергаемся опасности и должны уметь действовать не задумываясь. Ты овладел заклинаниями прежде, чем задался вопросом о природе их действия, и применишь машинально — опять-таки не задумываясь! Когда тебя ударят, ты прикроешься защитным заклинанием. Когда случится нападать — ударишь без колебаний. Это умение механически выкрикнуть нужную формулу, прежде чем ты успеешь засомневаться, поможет выжить. Поверь моему опыту: поможет выжить много раз! — с энтузиазмом заключил маг. Потом, помолчав, добавил: — Если тебе, конечно, к тому же будет еще хоть немного везти… А теперь — займись утварью нашего заказчика… И думай о мане.
Глава 17
После неудачного штурма солдатам дали день отдыха. Пойманного разбойника сэр Реквист повез в город — предполагалось, что рыцарь не станет распространяться о поражении, но предъявит пленника в качестве свидетельства больших успехов. Правда, Реквиста сопровождали три воза с убитыми и ранеными…
А ополченцам поручили мастерить новые щиты взамен разбитых и брошенных на поле боя. Свен по собственной инициативе велел делать жерди подлинней, а сами щиты повыше, да с небольшим навесом поверху — чтобы прикрыть носильщиков у подножия холма, когда противник окажется над головой.
К удивлению Свена, его распоряжения обозлили земляков. Он пытался втолковать недовольным, что заботится об их же безопасности, но в ответ получил ворчливое признание, что никто, оказывается, не собирается лезть под стены с этими дурацкими вязанками хвороста, которые все равно не защитят от магии Марольда. Ополченцы были готовы бросить все и разбегаться после первого же выстрела. Вот сельские разбежались, и ничего! Кончилось тем, что Свен пригрозил пожаловаться капитану наемных солдат, и это послужило решающим аргументом. Наемников боялись.