Свирепая справедливость

Смит Уилбур

Орех был аккуратно распилен по естественной перемычке, «молоко» и белая мякоть плода убраны, половинки скорлупы снова склеены, так же аккуратно. Место соединения можно было разглядеть только при внимательном осмотре.

Девушка вставила в шов маленький металлический инструмент и резко повернула. С негромким щелчком половинки разошлись, точно створки раковины.

Внутри на полосках пенопласта лежали два гладких, серых яйцевидных предмета размером с бейсбольный мяч.

Это были гранаты восточно-германского производства с маркировкой: «МК1У(С)», принятой в армиях Варшавского договора. Наружная оболочка каждой

гранаты представляла собой пластиковую броню того типа, что используется в противопехотных минах, чтобы их нельзя было обнаружить электронными металлоискателями. Желтая полоска, опоясывавшая каждую гранату, указывала, что граната не осколочная, а предназначена для создания сильной взрывной волны.

Блондинка взяла гранату в левую руку, отстегнула ремень и встала. Остальные пассажиры не проявили никакого интереса к тому, что она направилась за портьеру, в кабину пилотов. Однако техник и две стюардессы, тоже пристегнувшиеся ремнями, пристально взглянули на нее.

– Простите, мадам, но я попрошу вас вернуться на место и не вставать, пока горит надпись.

Блондинка подняла левую руку и показала им блестящее серое яйцо.

– Это специальная граната, предназначенная для уничтожения экипажа танка, – негромко сообщила девушка. – Она порвет фюзеляж этого самолета, как бумажный мешок, или убьет взрывной волной всех в радиусе пятидесяти ярдов. – Блондинка следила за их лицами и увидела, как там ядовитым цветком расцвел страх. – Если я отниму руку, через три секунды произойдет взрыв. – Девушка смолкла. Ее глаза возбужденно блестели, дышала она быстро и неглубоко. – Вы, – блондинка выбрала техника, – отведете меня к пилотам, остальным оставаться на местах. Ничего не делать, ничего не говорить.

Когда она вошла в небольшую кабину, с трудом вмещавшую экипаж и огромное количество приборов и электронного оборудования, трое мужчин с легким удивлением оглянулись. Красотка подняла руку и показала, что в ней.

Ее поняли мгновенно.

– Я принимаю командование самолетом, – объявила она и добавила, обращаясь к бортинженеру: – Выключите все оборудование связи.

Бортинженер быстро оглянулся на командира и, когда тот коротко кивнул, послушно начал отключать радио: сверхвысокие частоты, высокие частоты, ультравысокие частоты.

– Спутниковую связь тоже, – приказала девушка.

Бортинженер взглянул на нее, удивленный такими познаниями.

– И не трогайте кнопку.

Он моргнул. Никому, ни одной живой душе, если та не работала в компании, не полагалось знать о специальном реле: стоит ему нажать на кнопку у своего колена, и в Хитроу немедленно получат особый сигнал, объявят чрезвычайное положение и смогут прослушивать все, что делается в пилотской кабине. Инженер убрал руку.

– Уберите предохранитель контура реле. – Блондинка безошибочно указала на ящик над головой инженера.

Тот снова взглянул на командира, но голос девицы ударил, как жало скорпиона:

– Делайте, что я говорю.

Он осторожно извлек предохранитель, и блондинка заметно успокоилась.

– Прочтите разрешение на полет, – приказала она.

– Нам разрешен перелет в Найроби по радару и безостановочный подъем на крейсерскую высоту в тридцать девять тысяч футов.

– Когда следующий сигнал «Все в норме»?

Сигнал «Все в норме» – стандартный сеанс связи с аэропортом Найроби, подтверждение,

что полет проходит по плану.

– Через одиннадцать минут тридцать пять секунд. – Бортинженер был молодой, симпатичный, темноволосый и крутолобый, с бледной кожей и быстрыми четкими движениями, выработанными специальными тренировками.

Девушка повернулась к командиру «боинга». Их взгляды встретились, эти двое изучали друг друга. У командира короткостриженные почти седые волосы плотно прилегали к большой круглой голове. Толстая шея, мясистое румяное лицо крестьянина или мясника – но глаза холодные. Держался он спокойно, без суеты; с ним следовало считаться, и девушка сразу это поняла.

– Я хочу, чтобы вы поняли: я настроена решительно, – сказала она, – и с радостью пожертвую жизнью. – Бесстрашно глядя в глаза летчику, она заметила, как в них появляется уважение. Отлично – все, как она рассчитала.

– Верю, – командир кивнул.

– Вы отвечаете за четыреста семнадцать человек на борту самолета, – продолжала она. (Летчик смолчал.) – Они в безопасности, пока вы точно выполняете мои приказы. Обещаю.

– Хорошо.

– Вот наш пункт назначения. – Блондинка протянула маленькую белую карточку с машинописным текстом. – Мне нужен новый курс с учетом метеопрогноза и расчетное время прибытия. Курс измените сразу после очередного контрольного сигнала, через... – она взглянула на бортинженера.

– Девять минут тридцать восемь секунд, – быстро ответил тот.

– ...и измените мягко. Плавненько. Мы ведь не хотим, чтобы пассажиры расплескали шампанское, верно?

За те несколько секунд, что девушка провела в кабине пилотов, у нее установился странный контакт с командиром: открытая враждебность, к которой примешивались невольное взаимное уважение – и сексуальное влечение. Блондинка сознательно оделась так, чтобы ничего не скрывать; от возбуждения ее соски затвердели, потемнели и красноречиво выделялись под тонкой тканью платья. Кабину заполнил мускусный женский запах, усиленный возбуждением.

Несколько минут все молчали, затем бортинженер нарушил тишину:

– Тридцать секунд до контрольного сигнала.

– Хорошо, включи высокие частоты и передай сигнал.

– Аэропорт Найроби, говорит «Спидберд ноль семь ноль».

– Слушаем вас, «Спидберд ноль семь ноль».

– Все в норме, – сказал инженер в микрофон.

– Принято, «ноль семь ноль». Следующий сеанс связи через сорок минут. Отбой.

– Отбой.

Девушка с облегчением вздохнула:

– Ладно. Выключите радио. – И обратилась к командиру: – Отключите автопилот и ложитесь на новый курс. Посмотрим, умеете ли вы быть нежным.

Поворот был выполнен за две минуты и выполнен великолепно: при развороте на 76 градусов стрелка указателя направления не отклонилась ни на волос, и, когда все было кончено, блондинка впервые улыбнулась.

Великолепной солнечной улыбкой, сияя белоснежными зубами.

– Хорошо, – сказала она, улыбаясь командиру в лицо. – Как вас зовут?

– Сирил, – после мгновенного колебания ответил он.

– Можете называть меня Ингрид, – сказала она.

Никакого точного расписания, кроме часов огневой подготовки (пистолет и автоматическое оружие), у Питера Страйда не было. Но в отряде «Тор» от стрельб не освобождали никого, даже техников.