Свиток фараона
Шрифт:
Мужчина повернулся, и Омар ахнул.
Аллах всемогущий! За столиком с миссис Доне сидел Уильям Карлайл. Да, в этом не было никаких сомнений! Тот самый Уильям Карлайл, с которым он познакомился много лет назад в аркаде гостиницы «Винтер Пэлэс» в Луксоре и который однажды исчез из своего номера в захудалом отеле, оставив лишь пиджак, конверт с пятнадцатью фунтами и книгу со смятой бумажкой. На ней значилось одно слово, подчеркнутое дважды: Имхотеп.
От неожиданности Омар не мог упорядочить свои мысли. Миссис Доне — профессор Хартфилд — Уильям Карлайл: между этими тремя людьми явно существовала какая-то связь. Странное переплетение
Пока Карлайл и миссис Доне делали заказ, Омар ловил глазами каждое их движение и жест, которые иногда могут быть красноречивее слов. Сказать можно самую наглую ложь, а глаза все равно выдадут. Едва ушел официант, как Карлайл взял правую руку миссис Доне в ладони и со значением посмотрел ей в глаза. Йа салам! Родственники так не смотрят друг на друга, что уж говорить о деловых партнерах! Между ними были какие-то более серьезные отношения.
— Что будете заказывать, сэр?
Перед Омаром вдруг возник низенький улыбчивый китаец с блокнотом наготове. Омар растерянно отложил меню в сторону и приветливо ответил:
— Спасибо, я передумал!
В то же мгновение он, словно тень, выскользнул из кафе.
Заметно похолодало. С Лонг-Уотер на близлежащий Гайд-Парк потянулись первые осенние туманы. Омар поднял воротник и задумался: «Если Амалию Доне и Уильяма Карлайла связывают определенные отношения, а это скорее так, чем нет, тогда возникает вопрос: какую роль в этом деле играет Эдвард Хартфилд? Хартфилд и Карлайл должны были знать друг друга. У них общие интересы, связанные с Имхотепом, и это — не случайность. Но если они знакомы друг с другом, то почему двигаются к этой цели разными путями?»
Теперь Омар не мог отделаться от мысли, что профессор Хартфилд мертв, хотя до этого дня был абсолютно уверен в обратном. Наверное, это было совершенно недоказуемо, но Омар, дитя пустыни, никогда не делал выводов без веских оснований. Так, погруженный в раздумья, он и добрел до гостиницы «Мидленд».
Вместе с ключом от номера портье передал ему телеграмму из Берлина. Нагиб сообщал, что Омар должен вернуться как можно скорее, если ему дорога Халима. Что имел в виду Нагиб? Омар ничего не понял.
Но даже если бы Омар и понял предостережение друга, было бы слишком поздно, потому что в Берлине многое изменилось.
На Унтер-ден-Линден ветер гонял осенние листья. На улице по утрам пахло туманом, в основном чувствовалась сырость возле Люстгартена и Рейхстага, где поблизости протекала Шпрее. Дожди шли еще чаще, чем прошедшим летом. Цены на хлеб, мясо и овощи росли чуть ли не ежедневно. У обочин стояло множество автомобилей с вывеской «продается», мужчины ходили с табличками на животе и спине «ищу работу» — такова была обычная картина на улицах того времени.
Повсюду встречались спекулянты и перекупщики, но чаще всего продавцы наркотиков.
«Коко» — так тогда в Германии называли кокаин, который был очень модным, — а также морфий в Берлине стоили намного дешевле, чем в Париже или Лондоне. Каждый вечер в одной подвальной забегаловке на Лейпцигерштрассе престарелая, ярко накрашенная
Она пела этот куплет, и зрители хлопали себя по колену от удовольствия. Жизнь с каждым днем все больше напоминала пляски на вершине вулкана. Казалось, люди только и делали, что гнались за удовольствиями. Спасаясь от депрессии, они проживали каждый день, словно он был последним. Чарльстон и шимми полюбились всем на танцплощадках, а уличные мальчишки с Хинтерхоф-Митсказернен насвистывали песенку «Onkel Bumba aus Kalumba», которая сделала популярным коллектив «Comedian Harmonists», состоящий из шести мужчин во фраках.
Роман с Максом Никишем так разбередил душу Халимы, что она заперлась в своей комнате и рыдала от отчаяния ночи напролет. Она любила Омара, и у нее не было повода, чтобы разлюбить его. Но самое досадное заключалось в том, что она любила теперь еще и Макса, и единственная причина не любить его крылась в Омаре.
Раздираемая противоречивыми чувствами, Халима боялась, что поступит несправедливо с обоими. Через день она окунулась в бурлящую ночную жизнь, пошла по пивным на Ерусалемерштрассе (кстати, не самое приятное место), где ее и нашел ранним утром полицейский патруль. Она была пьяна, опиралась на железную решетку общественного туалета. Это место было широко известно тем, что там развлекались исключительно мужчины, причем с представителями того же пола.
На предложение полиции сопроводить ее до дома Халима ответила ругательствами на арабском и немецком, отказалась назвать свое имя и адрес и пригрозила полицейским, что барон фон Ностиц посадит их в тюрьму. Таким образом, Халима провела оставшиеся ночные часы в полицейском участке поста безопасности на Лейпцигерштрассе. Стражи порядка запросили барона Ностица и выяснили ее личность. Нагиб привез Халиму домой, где она очнулась от пьяного сна лишь под вечер и вновь разрыдалась.
Нагиб уже давно понял, в каком глубоком разочаровании пребывала Халима, и попытался ее утешить. Он хотел предупредить ее о немецких мужчинах, которые к женщинам относятся совсем иначе, чем египетские. Если египтянин клянется, что любит женщину, то это клятва на всю оставшуюся жизнь, у немцев же — всего на одну ночь. Ей следовало остерегаться мужчин, которые делают комплименты, они все хотят добиться лишь одного.
Тут Халима заявила, что не нуждается в нравоучениях Нагиба: в отличие от немцев египтяне — бесцеремонные эгоисты, которые обращают внимание только на себя, и он, Нагиб, не исключение. Они спорили друг с другом и наговорили пошлостей, все закончилось тем, что Нагиб обозвал Халиму легкодоступной женщиной. Она запихнула в дорожную сумку из красной кожи пару платьев и крикнула, прежде чем закрыть за собой дверь, что остальные вещи заберет потом.
Наняв такси, Халима поехала на Курфюрстендамм, что на западе Берлина. Здесь жили в основном художники, актеры и журналисты. Никиш обосновался на самом верхнем этаже семиэтажного дома. На первом этаже дома располагался кинотеатр. Но Никиша не оказалось дома. Халима постеснялась позвонить в редакцию журнала, поэтому просто села на лестнице в парадном, под дверью. Вскоре она заснула.