Свобода даром не нужна
Шрифт:
«Здесь не жизнь, а малина! – думал Кабанов, старательно облизывая шоколадную помадку. – Молочные реки и кисельные берега!»
Вахтерша, сидящая в холле профтехучилища, на этажи его не пропустила, к чему, впрочем, Кабанов был готов. Он попросил ее позвонить в «Автошик» и вызвать на проходную Гришу Варыкина. Гриша был его заместителем, надежным помощником и просто другом. Когда отца Кабанова застрелили, Гриша взял на себя все организационные вопросы. Он бегал по нотариальным конторам, юридическим консультациям, кабинетам городской администрации, утрясая проблемы с передачей фирмы по наследству. Кипу документов, удостоверяющих права на собственность, Гриша Варыкин
– А как вас представить? – спросила вахтерша, подозрительно глядя на брюки Кабанова, похожие на маскировочный халат для лунной поверхности.
– Артем Кабанов!
Гриша спустился вниз на удивление быстро. Он был, как всегда, безупречен: костюм-тройка, белая рубашка и ярко-синий, в ромбиках, галстук. От него невероятно вкусно пахло коньячком, дорогими сигаретами и элитной туалетной водой. Кабанов развел руки в стороны, готовясь заключить верного друга в объятия. «Надо повысить ему оклад! – тотчас решил Кабанов. – Такой сотрудник у меня! Просто клад!»
Но Гриша никакой радости от встречи с Кабановым не выказал. Он остановился посреди вестибюля, в каких-нибудь трех шагах от Кабанова, и огляделся вокруг. Не узнал! Неужели Кабанов так изменился? Скорее бы в парикмахерскую! Скорее бы в ванну! И надеть такой же изящно-строгий костюм с жилеткой. И непременно белую рубашку! Отныне Кабанов будет носить исключительно белые рубашки. А на лето купит себе белый костюм с белой широкополой шляпой!
– Гриша! – ласково позвал Кабанов. – Гришуня!
Варыкин обернулся, отчужденно взглянул на Кабанова, шагнул к нему, звонко цокая по кафельному полу литыми каблуками.
– Это кто тут у нас Артем Кабанов? – со скрытой угрозой спросил он. – Ты, что ли, мужик?
Кабанову показалось, что Варыкин узнал его, но прикидывается, чтобы приперчить их встречу грубоватым мужским розыгрышем.
– Я воскрес, – ответил Кабанов, закатывая глаза под потолок, – и пришел сюда вершить свой страшный суд!
Он хотел еще добавить про необходимость глубокого покаяния всех сотрудников «Автошика», но сделать это не смог по той причине, что крепкий кулак Гриши Варыкина глубоко въехал Кабанову в солнечное сплетение.
Кабанов задохнулся, побледнел и, взявшись за живот, согнулся пополам. Гриша воспользовался этим, схватил Кабанова за воротник телогрейки и поволок его к выходу.
– Правильно, правильно! – кричала вахтерша. – А то ходят тут бомжи всякие!
Распахнув стеклянную дверь, Гриша повернул Кабанова лицом к городу и мощным пинком в зад послал его в серую зимнюю мглу, словно шар для боулинга.
– За такие слова тебя вообще убить надо! – сказал Гриша вслед.
Пришел в себя Кабанов в сугробе. «Не узнал», – печально подумал он.
Его положение слегка усложнилось. В «Автошике», как и в родном доме, его не узнали. Нужно было срочно приводить себя в порядок. Но как это сделать без денег? Ко всему прочему короткий зимний день подошел к концу, и с каждой минутой темнело. На обледенелой лавке в сквере Кабанов съел хлеб, бросил крошки птицам и посмотрел по сторонам в поисках мусорных баков, где можно было бы еще чем-нибудь разжиться.
У пластикового контейнера с надписью «Пищевые отходы»
– Ну-ка, расступись! Дайте добро выкинуть!
Первыми отреагировали вороны и дружно взлетели в небо, а уж потом от кормушки оторвались люди. Кабанов кинул ведро в бак, будто для этого сюда и пришел, и закрепился на захваченной позиции.
Здесь было много недоеденной пиццы с грибами и ветчиной, а также плотные комочки вареного теста от хинкалей и похожие на лисьи ушки уголки от чебуреков. Кабанов набрал трофеев, выложил их кругом на пластиковую тарелочку да еще приправил кисло-сладким соусом, который вытряхнул из полупустой бутылочки.
Свежеобритый наголо мужик предложил Кабанову полстакана портвейна «Теплая ночь». Они сели на техническом крыльце подстанции, где вдумчиво и спокойно поужинали.
– Тысячу лет пиццу не ел, – признался Кабанов, тщательно обмакивая в соусе серповидный краешек от пиццы.
– А чего так? – без любопытства спросил лысый, низко согнувшись над газетой с едой. – На зоне был?
– Хуже. В подвале сидел.
Лысый с пониманием вздохнул и разлил остатки портвейна по пластиковым стаканчикам. Этот товарищ оказался человеком опытным, с большим стажем бомжевания и без колебаний повел Кабанова на ночлег в социальный приют.
– В городе их три, – по дороге пояснял он. – Но в четные дни лучше ходить в приют от Литейного районного собеса. Там дежурит хорошая бригада: и кормежка лучше, и кое-чего из вещичек перепадет, а иногда даже сто грамм водочки обломиться может.
– А постричься там можно? – спросил Кабанов.
– И постричься, и помыться, – заверил лысый и погладил себя по голове. – Правда, прически там делают только такие.
С того момента, как Кабанов выбрался на свободу, он успел испытать несколько поистине счастливых моментов. Ночлег в приюте был в их числе. Несмотря на то что это было полуподвальное помещение, с голыми стенами, выкрашенными в трупно-зеленый цвет, приют показался Кабанову пятизвездочным отелем. Там было тепло, это раз. Там было чисто, пахло хлорочкой, это два. Там было уютно и светло, это три. И – не соврал лысый! – там был замечательный персонал. Сначала Кабанова отвели в небольшой предбанник, сплошь обшитый белоснежной кафельной плиткой, где ему велели раздеться донага. Кабанов уже забыл, когда в последний раз снимал с себя одежду, и испытал некоторый стыд, но пожилая женщина в белом халате, резиновых перчатках и с респиратором на лице предусмотрительно отвернулась.
– Вещи сложи в пакет, – сказала она, не оборачиваясь.
Кабанов торопливо разделся, затолкал всю одежду в черный полиэтиленовый мешок и вдруг обратил внимание на свое тело. Оно оказалось удивительно худым и белым. Белым, как снег! Вот только руки и ноги были черно-коричневыми и напоминали протезы, сделанные из глины.
Из предбанника Кабанов перешел в душевую. У него дрожали руки от волнения и на глаза наворачивались слезы счастья. Он взял кусок хозяйственного мыла, встал под лейкой и пустил на голову горячую струю. Он перевел на себя весь кусок мыла, сходил еще за одним и тот тоже измылил весь. Потом сел под струей на пол, прямо на сточное отверстие, где мутная мыльная вода закручивалась в спираль, и сидел так до тех пор, пока не отключили воду.