Свобода договора и ее пределы. Том 1. Теоретические, исторические и политико-правовые основания принципа свободы договора и его ограничений
Шрифт:
Интеллектуальная, деловая и бюрократическая элиты ведущих европейских стран в период коммерциализации экономического оборота и начала капиталистического перехода кардинально отличались от горстки грамотных монахов, всюду гонимых ростовщиков, пребывающих в вечном страхе экспроприации торговцев и низкопрофессиональных чиновников времен Крестовых походов. Новая структура элиты, так или иначе вбиравшая в себя буржуазный социальный элемент, была готова к восприятию новой экономической и правовой парадигмы, которая могла бы легитимировать складывающуюся гегемонию интересов прорыночных сил. В этих условиях принцип свободы договора, который в прежние эпохи не претендовал на сколько-нибудь важную роль, да и попросту был не отрефлексирован как некий универсальный концепт, постепенно становился центральным звеном системы гражданского права.
Этот процесс выделения принципа свободы
Эта задача начала решаться только в XVIII в. Отсутствие концентрированной и систематизированной экономической научной мысли вплоть до второй половины XVIII в. мешало осознанию реальных причин успешного функционирования экономики и принципа свободы экономического оборота в частности. Экономические воззрения испанских поздних схоластов иногда были достаточно точны, но, как правило, не оформлялись в некую систему экономических знаний и так и не сформировали отдельный научный домен экономической мысли.
Кроме того, для реализации здравых теоретических экономических идей представителей испанской саламанкской школы была необходима политическая надстройка, способная соответствующие меры последовательно проводить в жизнь. В то же время испанское государство, чье военно-политическое могущество за счет заморских открытий в начале XVI в. достигло своего зенита, в реальности управлялось из рук вон плохо и страдало от фатального отсутствия внятной долгосрочной экономической политики (изгнание евреев и мусульман, неумелое управление внешней задолженностью, неспособность обратить небывалый приток заморского золота в развитие производства внутри страны и т. п.) и уже во второй половине XVI в. перешло в режим стагнации, а затем экономического и политического упадка [232] . Есть основания считать, что в обществе, управляемом сугубо абсолютистским, истово католическим и феодальным политическим режимом, последовательная реализация идеалов laissez-faire и в целом продуманной капиталистической регулятивной стратегии, некоторые элементы которой действительно проступали в экономических воззрениях поздних схоластов, была попросту заблокирована. На мудрые экономические воззрения не предъявлялся реальный спрос со стороны тех, кто имел возможность эти идеи реализовать.
232
О близорукости экономической политики испанских королей см.: Камерон Р. Краткая экономическая история мира от палеолита до наших дней. М., 2001. С. 168–173.
Для реализации рыночно ориентированной регулятивной политики был необходим приход к политической власти тех сил, которые отстаивали интересы буржуазных кругов. Такие политические условия в Новое время сложились прежде всего в Голландии и впоследствии в Англии после соответствующих буржуазных революций.
Католическая и философская основы многих работ испанских схоластов и теологов затрудняли восприятие этих идей политическими элитами тех протестантских стран, которые в силу ряда причин оказались в XVII–XIX вв. в авангарде рыночной трансформации. Прозрения испанских католических теологов и схоластов были, видимо, крайне далеки от того, что читали политики в протестантской Англии, видевшие в католической Испании основного политического противника, и Голландии, только что сбросившей гнет испанской короны и инквизиции в результате кровопролитной национально-освободительной войны.
В силу этих и ряда иных причин к XVIII в. основы экономической теории в этих протестантских странах, вступивших на путь капиталистической экономики, представляли собой в большей степени «рассеянное знание», недостаточно структурированное и доступное, чтобы превратиться в некую идеологическую основу для последовательной прорыночной экономической политики этих стран. В этой связи огромную роль в формировании целостного представления о важности, сути и экономической роли принципа свободы договора
К концу XVIII столетия широкие круги интеллектуальной и политической элиты стран, наиболее продвинувшихся в капиталистическом отношении, начали наконец систематизировать и осознавать общий комплекс закономерностей рыночного экономического развития, а также признавать роль позитивного права как неотъемлемого элемента обеспечения благоприятной для этого институциональной среды. Это в свою очередь ускорило осознание законодателями, судьями и иными представителями властной элиты политико-правовой важности идеи свободы договора и слом неоправданных барьеров, мешающих функционированию свободного экономического оборота. В результате тенденции по кристаллизации принципа свободы договора, намеченные в рамках сугубо догматического научного дискурса Средневековья, получили широкую политическую легитимацию и усиление.
Таким образом, когда в наиболее развитых странах Западной Европы и США к концу XVIII в. пришли к доминированию идеологии laissez-faire, взывающей к последовательному отказу государства от активного ограничения свободного экономического оборота [233] , окончательно созрели условия для возведения принципа свободы договора в ранг абсолютно приоритетных начал гражданского права.
233
Термин-призыв «laissez-faire» (вольный перевод: «дайте возможность вести себя по собственному усмотрению») традиционно приписывается купцу Лежандру, который в XVII в. в ответ на вопрос Кольбера, чем французское правительство может помочь ему, ответил, что лучшей помощью будет дать возможность свободно работать. Но, видимо, первым, кто письменно зафиксировал данный призыв, был известный защитник свободной торговли маркиз д’Арженсон, который в 1751 г. писал: «Laissez-faire – таким должен быть девиз любой общественной власти… Laissez-faire, черт побери! Laissez-faire!» См.: Кейнс Дж. М. Конец laissez-faire // Истоки. Вып. 3. М., 2001. С. 265.
Первые систематические атаки против ограничения экономической свободы и свободы частных коммерческих сделок начались еще в конце XVII – начале XVIII в. В 1730-е гг. Ричард Кантильон, успешный банкир с испано-ирландскими корнями, живший то в Лондоне, то в Париже, написал книгу, которая некоторыми расценивается как первый систематизированный трактат по экономической теории рыночной экономики, – «Очерк об общей природе торговли». В ней он одним из первых детально охарактеризовал рыночную экономику как самоорганизующуюся систему, которая балансирует спрос и предложение без участия государства [234] . Эта книга так и не была опубликована при жизни автора, что, правда, не помешало ей оказать серьезное влияние на развитие экономической мысли и воззрения как французских, так и английских экономистов.
234
Rothbard M.N. An Austrian Perspective on the History of Economic Thought. Vol. I: Economic Thought Before Adam Smith. 2006. P. 359, 360.
В конце XVII – начале XVIII в. многие другие французские купцы и интеллектуалы пытались сопротивляться повсеместным ограничениям контрактной свободы, выдвигая все новые и новые аргументы в поддержку тезиса о необходимости проведения политики laissez-faire и устранения государства от непосредственного и неусыпного контроля над экономическим оборотом. Среди них звучал и позднее популяризированный Адамом Смитом тезис о том, что общественное благо реализуется путем стремления каждого конкретного индивида к личному успеху [235] .
235
Подробный анализ этого французского предреволюционного дискурса об экономической свободе см.: Rothbard M.N. An Austrian Perspective on the History of Economic Thought. Vol. I: Economic Thought Before Adam Smith. 2006. P. 254–274.