Свобода и евреи. Часть 1.
Шрифт:
Ознакомившись, таким образом, с некоторыми приёмами еврейской политики, мы, прежде чем обратиться к её кульминационному пункту в современных испытаниях России, не можем не сказать нескольких слов и о политической роли еврейских банкиров.
В наше время нельзя отделить сферу финансов страны от её международных сношений.
Положение задолженного кагалу государства очень просто. Внутри себя оно имеет повелителя, не угодить которому оно вынуждено остерегаться. Положим, этот повелитель обыкновенно пользуется своей властью с благоразумием. Он «действует» лишь по мере надобности, и лишь когда этого требует его выгода, но он всегда начеку и зорко следит за совещаниями министров, точно он сам там присутствовал или же был соединён телефоном. Но что в особенности хорошо знает он, так это, что на таких совещаниях говорят о нём не иначе, как с почтительным страхом.
Если
Между разными другими причинами, которыми обусловливается переживаемой Европой кризис, есть одна главнейшая, существенная, явная. Она заключается в том, что течение капиталов, предназначенное для питания всего социального организма, отводятся по грязным каналам талмуда в пользу нескольких вампиров-израильтян. Живительный сок, необходимый для жизни ветвей, отпрысков и листьев, высасывается прямо из ствола дерева чужеядными паразитами.
Среди общего смешения понятий и опереточного развенчивания идеалов наблюдается, между прочим, и такой факт, что в наши дни вся штука даже не в самой затее, а в колоссальном займе, будто бы для её осуществления. Не теряя случая, еврейские финансисты занимают, срывают, хватают вплоть до того момента, когда следственный судья, а за ним и президент уголовного трибунала, трагически схватившись за волосы, наконец воскликнут «Rien ne va plus!»...
Несомненно, что положение этого рода в разных странах может представлять весьма различные ступени развития. Там — твёрдое и прозорливое правительство, здесь — энергическая аристократия, ещё дальше — строгая привычка к порядку и коммерческий дух народа встречают натиск еврейства спасительным сопротивлением или, по крайней мере, ограничивают его сносными пределами. Наоборот, в других государствах всевозможные причины — недостатки национального характера и непостоянства политики, смуты и революции, химерические предприятия и растление в идеях, неудовлетворительность общественных деятелей и безнравственность партий — комбинируются все разом, дабы распространить и ускорить иудейское нашествие.
Проникновение еврейских финансистов в правительство может происходить ещё более точным и ближайшим путём. Достаточно предположить, что при их содействии отдельное лицо или даже целая партия вступили во власть. Поддерживавшие их деньгами банкиры, очевидно, не могут удовлетвориться воздействием на политику издали. В разной форме они потребуют для себя раздела власти и прямого соучастия в управлении делами. Тогда наступает захват высших должностей их креатурами, а затем и иудаизация министерских постов. Банкиры же, в свою очередь, станут толкать их во всевозможные антрепризы, подмалёванные величественными красками, но неизбежно разорительные для государства, а на деле являющиеся только обширной ареной спекуляций. Чрезвычайное и внезапное развитие государственных сооружений на всём пространстве страны даёт тому характерный пример. Новые и новые займы, необыкновенное размножение акционерных обществ, бесконечные выпуски акций и облигаций, всевозможные субсидии и повсеместная суматоха — чего только с еврейской ловкостью нельзя извлечь из строительного умопомрачения, всецело овладев доверчивым и восторженным народом?!.. И уж если кто-нибудь способен содрать с одного вола две шкуры, то, разумеется, сыны Иуды вообще, а их банкиры в особенности. Когда же такие, предпринятые в безрассудных размерах, «строительные работы» доведут государственные финансы до истощения, тогда Израиль, в другом месте, конечно, успеет своих тощих коров заменить тучными.
Влияние еврейской биржи может отражаться в большом разнообразии явлений.
А. Ничто не мешает, положим, допустить следующую гипотезу. Синдикат иудейских банкиров владеет тайнами и даже, если хотите, самими намерениями первого министра. Эти «старейшины многострадальной синагоги» даже помимо их собственных подстрекательств — знают, что вскоре должна последовать какая-нибудь военная экспедиция и под видом протектората привести к quasi-присоединению. Весьма естественно, и это станет первым освящением победы, что долг присоединяемого государства будет гарантирован государством-покровителем. Чего же лучше, как не подобрать заблаговременно на рынке обесцененные бумаги побежденного? Впоследствии, когда заварится каша, и когда начатая под шутовским предлогом экспедиция окажется вне всякой возможности
14
Не дурной иллюстрацией этого могут служить умопомрачительные гешефты израильтян во Франции с тунисскими, сиамскими и мадагаскарскими процентными бумагами.
Б. Идёт ли речь об основании «общества», т.е. о том, чтобы закинуть «счастливую тоню», еврейский банкир живо приноровит свои гешефтмахерские ресурсы и опереточные способности. Ястребиным взором наметив «дельце», которое можно пустить в ход, он быстро организует комбинации и закончит выбор союзников. Из этих последних, одни являются прямыми «доверенными», другие же — только люди влиятельные, но для дела нужны их имя и поддержка. С первыми толковать долго нечего: известная часть добычи определяется в их пользу без лишних слов. Наоборот, по отношению ко вторым, необходимы ловкость и дипломатия. Как, например, заручиться герцогом X, графом Y или же крупным вотчинником Z в сомнительной затее. Как скрыть перед ними ответственность?.. Но истинный сын Иуды не знает препятствий. Справки из под руки уже доставили ему кое-какие сведения, так что в самой глубине житейских тревог своего «простофили» он твёрдо рассчитывает найти себе преданного соучастника.
Однако, это только начало. Надо говорить, соблазнить, увлечь; надо победить как законные опасения самого обольщаемого, так и предостережения его просвещённых друзей; надо, одним словом, достигнуть такого господства над человеком, при котором он видел бы и слышал только глазами и ушами своего «псковича». Еврейский банкир проделывает и это диво. Поэтический жар речей, имитация дружбы, энтузиазм спекуляции, воззвание глубокими переливами голоса к самым жгучим страстям, немедленные посулы денег, — все эти средства употребит он с невероятной наглостью и превосходством.
Pour un juif les actions valent toujours plus que les bonnes actions...
Едва ли, когда-нибудь удастся начертать эти сцены финансового гипнотизма во всём их драматическом колорите. Калиостро не мог лучше проделать «вызов» любимого лица, чем ловкий «заклинатель»-еврей сумеет вызвать в наше время видения ослепительной роскоши. Тень обаятельного чародея (впрочем, тоже еврея) должна трепетать от радости: он вправе сказать себе, что его гений не умер вместе с ним...
И вот, околдованная жертва уже не сопротивляется; стоит лишь покончить с ней. Приглашенная в кабинет, а затем и в гостиные банкира, эта щука, возмечтавшая стать котом, поражается неслыханным великолепием, сокровищами всемирной роскоши, произведениями искусства всех времён. Сияние и блеск бьют ей в голову, а опьянение золотом до такой степени овладевает ею, что она уже перестаёт принадлежать себе. Щука согласна на всё; она будет «фарширована» на первых же строках объявления о задачах и средствах нового общества; в учредительных собраниях она явится одним из корифеев, по крайней мере, корифеев немых и декоративных; впоследствии она не преминет, конечно, принять участие и в совете общества; банкир же, в свою очередь, не замедлит манипулировать ею perinde ас cadaver.
На собраниях акционеров и по языку, и по авторитету он прямо недосягаем. У него даже есть воистину нечто властительное, и какое-то влияние светоносного величия украшает его чело, а то выражение могущества, с которым он держит в руках устав или доклад, невольно заставляет мечтать о пророке, возвещающем новое откровение...
Нет ни противоречий, ни рассуждений, резолюции вотируются единогласно. Жалкое и робкое возражение само бы себя подняло на смех в таком собрании из его креатур, где он заранее признанный повелитель.
Нередко также он неожиданно ускользает с проворством заправского фокусника. Дело идёт, например, о принятии какого-нибудь решительного, но компрометирующего постановления. Он считает его необходимым, он сам же внушает его. И вот собрание открыто, но в известный момент, «будучи вызван внезапно и по неотложному делу», он вдруг исчезает. Что же делать? Пусть поспешат устроить операцию без него. Нельзя ведь терять ни минуты. И всё, так хорошо настроенное им, идёт, как по маслу, а «заведенные» им автоматы продолжают действовать неуклонно и в его отсутствие.