Свобода или смерть

Филатов Леонид Алексеевич

1968

Песня крестьянина

Базарная площадь от пыли бела. Дорожная сумка. Кувшин. Пиала. Хихикает кто-то. Какая забота Тебя, оборванца, сюда привела? В заветном кувшине я прячу ответ: Крестьянский шербет — избавленье от бед. У нас без шербета — И лето не лето. Вы знаете это. Купите шербет. Следы моих ног пропадают вдали. Мой посох не стерт и одежда в пыли. Попробуйте, право. Шербет — не отрава, В нем — чистые соки родимой земли. Завистник, не сетуй, что жизнь не мила. Гляди, как сияет моя пиала! Долгов не убудет. Ума не прибудет, Но хуже не будет — была не была! И ты, неудачник, не стой в стороне: Упавший с коня — у толпы не в цене. Глоток этой влаги, Немного отваги — И недруг в овраге, а ты — на коне!.. Доносчик, не кутай лицо в воротник. Напиток мой честен, как горный родник. Награды не надо, Одна мне отрада — Очистить

от яда твой подлый язык. И ты не побрезгуй шербетом, поэт. Его приготовил мой знающий дед. Пройди хоть полсвета — Не сыщешь ответа, Что может быть слаще, чем этот шербет. …Лукавый поэт не спешит подойти, Стоит и бородку сминает в горсти: Шербет, мол, для пуза — Большая обуза, А путь мой неблизок, так ты уж прости… Но, как виноградинка, ярок и желт Насмешливый глаз его — чуточку лжет. Признайся, бездельник: Ты просто без денег, Так выпей задаром, а долг подождет. И дай-то, Аллах, чтоб твое ремесло Хоть к старости денег тебе принесло. Пусть счастье не в этом — Но жаль, что поэтам В таком пустяке никогда не везло. Ты снова уходишь бродяжить, поэт?.. Я тоже пошел бы, да времени нет. Я нынешним летом Торгую шербетом. Счастливо, приятель! Купите шербет!

1968

Казнь Насими (из поэмы)

С приходом рассвета Тревожно и глухо Гремит барабан, И утренний город В сиреневой дымке Угрюмо торжествен… Греми, барабан! Собирай стариков, Малолетних и женщин! Греми, барабан! Поднимай из постелей Своих горожан! И вот я всхожу На высокий и звонкий Дубовый помост, Пропахший насквозь Золотистой смолой И древесною стружкой. И внутренний голос Невнятно и хрипло Мне шепчет: «Послушай! Довольно упрямства!.. Покуда не поздно!.. Потом не помочь!..» Палач улыбается. Ровные зубы. Лицо без морщин. Ребячий пушок Покрывает его Мускулистые икры… Он счастлив, как мальчик, Который допущен Во взрослые игры, Не зная их смысла, Не зная последствий, Не зная причин. Толпа негодует. Толпа в нетерпеньи. Толпа голодна — Неужто шайтан Не проронит слезы Перед близкой расплатой? Испуганным зайцем Взметнулся и замер В толпе соглядатай, И в море голов Появилась и скрылась Его голова… Отречься от солнца, От книг и друзей И от давешних слов — И завтра с рассветом Кого-то другого Казнят на помосте… Опомнись, покуда Вгоняют в ладони Горячие гвозди И струйкой минут Истекает воронка Песочных часов!.. И вспомнится дом, И колодезный скрип, И пальба петухов, И — как виноградинка В желтой пыли — Смуглозадый детеныш… В ту давнюю пору Я был беспечален, Лукав и дотошен, И — самое главное! — Чист от долгов И далек от стихов… Малыш! Ты покамест Не знаешь своих Обязательств и прав, И взрослая жизнь Не вмещается в рамки Ребячьих законов: Ты встретишь врагов, Что сильней и страшней Многоглавых драконов, С которыми ты Без труда расправлялся На сказочной Каф… …И вспомнится юность, Такая вчерашняя… О, неужель Мне больше не плакать От той безотчетной И ласковой грусти, Как в полночь, когда Предо мною взошли Изумленные груди, — Светло и бесшумно, Как в звездных озерах Всплывает форель!.. Любимая спит, Утомленная праздником Нашей любви… Светлеет восток… Голосят петухи… Оживают селенья… И я, опасаясь Чуть слышным касаньем Спугнуть сновиденья, Целую святые, Прохладные, чистые Губы твои!.. Тебе ль огорчаться? Ты прожил счастливую Жизнь, Насими, — Ты знал и любовь, И ночные костры, И прекрасные строки! …Как в солнечном яблоке Бродят густые Осенние соки — Так бродят во мне Сокровенные боли Родимой земли! Держись, Насими, Ни слезинки, ни крика, Ни вздоха, — держись! Пусть память — как книга Шуршит на ветру За страницей страница… Палач не позволит — Одна за другой — Им опять повториться, И надо успеть Пролистать до конца Эту славную жизнь… Пусть жизнь Насими Продолжается в этих Звенящих стихах!.. Еще не однажды На этой планете С приходом рассвета Сверкать топорам, Воздвигаться помостам И толпам стихать При виде последнего Всхлипа артерий На шее Поэта!.. Поэты уходят От теплых домов, От детей, от семьи… Поэты уходят, Послушные вечному Зову дороги… Но смерть им всегда Одинаково рано Подводит

итоги: Три полных десятка, Четвертый — враги Оборвут на семи… В поэтоубийстве Решает суровая Точность часов — Из тысячи пуль Повезет хоть одной, Но узнать бы — которой?. О череп Поэта, Он весь — в чертежах Пулевых траекторий, Подобно постройке, Опутанной сетью Рабочих лесов… Где может быть спрятан, В каком изощренном И каверзном лбу Тупой механизм До сих пор непонятного Людям секрета, Согласно которому, Если убийца Стреляет в толпу, — То пуля из тысячи Все-таки выберет Череп Поэта!.. Поэты, на вас Возлагает надежду Старик Насими! Никто из живущих Не вправе за долгую жизнь Поручиться… Кто знает, какая Беда на планете Могла бы случиться, Когда бы не головы наши На откуп, Родные мои…

1968

Чем может быть утешен человек

Памяти Сережи

Чем может быть утешен человек, Которого несут к могильной яме?.. Не знает он, не видит из-под век, Что окружен любимыми друзьями. Когда в конце концов умру и я, Хочу, чтобы не медля ни секунды, Ко мне слетелись все мои друзья — Со службы, из больницы, из Пицунды. И чтоб случайный магниевый блиц Вернул меня на миг из мрака к жизни И высветил с десяток милых лиц, Которых я б хотел собрать на тризне. Пусть радость и не шибко велика, Но, уходя в последнюю дорогу, Я все же буду знать наверняка, Что я не пережил их, слава Богу…

1983

Всему пора

Всему пора. Уже тридцатый раз Мы празднуем лицея день заветный… Прошли года чредою незаметной И как они переменили нас!.. Задержишься у зеркала: порадуй, Напомни юных дней мои черты!.. …Ну-ну, браток!.. Спокойнее!.. Не падай!.. Неужто это я?! К несчастью, ты… Ровесница моя, постой-ка рядом, Словами лести душу успокой! Неужто тот старик с потухшим взглядом… …Да, это ты. Сегодня ты такой. …Прочь от зеркал!.. Карету мне скорее!.. Не хнычь, браток!.. Подумаешь, беда!.. Ведь и до нас — все жили, и старели, И даже умирали иногда!.. И мы — как все. Грех жаловаться нам!.. Хоть из детей мы стали пожилыми, Но мы покамест числимся живыми, Что доблестно по нашим временам!.. Ведь худо-бедно — Господи, прости! — Мы жили, мы дружили, мы любили… А Лермонтов, мальчишка, тлел в могиле, Не одолев и этих тридцати! Давайте ж кружки водкою наполним За радости и беды прежних лет, Обнимем тех, кто жив, и с грустью вспомним Всех тех, кого, к несчастью, с нами нет!.. О Господи Иисусе, пожалей, Согрей своею милостью, о Боже, — Оставшихся друзей, учителей, Дай жизни и здоровья им побольше!.. Хоть память все слабей день ото дня, И образы в ней ваши всё бледнее, Теперь я понял: никого роднее И не было, и нету у меня!.. Простите, что вдали я в этот час, Но, губы прокусив и слезы спрятав, Я искренне люблю и помню вас, Чем старше — тем нежнее…

Ваш Филатов

окт. 1999 г.

Москва

Частушки

* * *

Ах куды тебя, парнишка, Занесло?.. Возвращался бы ты, Мишка, К нам в село!..

* * *

Ну какой ты Маркс Антоний, Сам ты взвесь!.. Ты ж от пяток до ладоней Сельский весь!..

* * *

Ну какой ты Третий Ричард, — Рассуди!.. Ведь тебя же Мишкой кличут На Руси!..

* * *

Ты, видать, немножко спятил, Ай забыл?.. Ты ж колхозный Председатель, Михаил!..

* * *

Ты чего ж это играешь Королей?.. Ты ж ведь собственный мараешь Юбилей!..

* * *

Лучше б ты пахал и сеял И доил!.. На тебя ж глядит Расея, Михаил!..

Большая любовь Робин Гуда

Фантазия для театра по мотивам английского фольклора

Действующие лица:

РОБИН ГУД

МЭРИЭН

ФРИАР ТУК

МАЛЕНЬКИЙ ДЖОН

ГИЛЬБЕРТ ХРОМОНОЖКА

ВИЛЬ ИЗ БЛЕНДА

БЕН МУКОМОЛ

ДЯДЮШКА ХЬЮГО

ЛОРД ШЕРИФ

ГАЙ ГИСБОРН

СУДЬЯ СТЕФЕН

МАРИЯ

ХУДОЖНИК

1-Й ПОДМАСТЕРЬЕ

2-Й ПОДМАСТЕРЬЕ

1-Я МОНАХИНЯ,

2-Я МОНАХИНЯ — воспитательницы Марии

ВОЗНИЦА

ПАЛАЧ

НАЧАЛЬНИК СТРАЖИ

В массовых сценах заняты: стражники, горожане, рыцари, музыканты, слуги, разбойники.

1

На лесной поляне разбойники во главе с РОБИН ГУДОМ допрашивают незадачливых путешественников.

Сам РОБИН ГУД, предводитель лесной братии, восседает на здоровенном пне, который служит ему импровизированным троном. По правую руку от РОБИНА внушительно застыл долговязый МАЛЕНЬКИЙ ДЖОН, по левую — грозно подбоченился тучный ФРИАР ТУК.

Напротив этой устрашающей троицы — сбившиеся в кучу перепуганные пленники. Их тоже трое. Это ХУДОЖНИК — обливающийся потом, лысый, тщедушный человечек, и двое его подмастерьев — унылые, неряшливые, худосочные отроки, то и дело нервно грызущие ногти…

РОБИН. Что же ты так оплошал, братец? Почему рискнул ехать через Шервуд? Не знал разве, что в этом лесу, помимо синиц, водится еще такая редкая пичуга, как Робин Гуд?..

ХУДОЖНИК. О, кто же во всей Англии не слыхал этого грозного имени!.. Но чтобы объехать ваш лес стороной, мне бы понадобились целые сутки, а я, признаться, очень торопился…

ФРИАР ТУК. Святой Дунстан! Вы слышали: он торопился! Ну что ж, это круто меняет дело! Придется повесить тебя в другой раз, когда у тебя будет чуть больше свободного времени.