Свобода от, свобода для

Нечаев Павел

– Делай, что тебе скажут, и ты будешь жить. Тебя будут кормить. Не будешь работать, умрешь.
– И, уже обращаясь к стражнику: - Все, веди его к остальному быдлу, в третий отряд. Скажешь старосте, чтоб записал и определил, куда следует.

Аронович повел меня назад, довел до одного из "домов", стукнул кулаком в железную дверь, и бросил в открывшуюся щель: "Старосту мне". Появился отрядный староста - замызганный дядька неопределенного возраста, с дубинкой на поясе, вытянулся перед стражником, выкатив глаза в показном усердии.

– Господин комендант приказал этого определить к тебе в отряд. Выдашь ему там что положено.
– Сочтя свою миссию выполненной, стражник на прощание перетянул меня палкой, и ушел. Я остался наедине со старостой. Тот критически меня осмотрел, задал несколько вопросов, наподобие тех, что задавал комендант. Моя личность его также не заинтересовала, пробормотав презрительно: "крыса вонючая", он забил мои данные в наладонник, и провел меня внутрь. Слева от входа

была дверь, очевидно, она вела в комнату старосты. Проходя мимо, я заметил там застеленную серым армейским одеялом кровать и тумбочку, на которой стоял закопченный чайник. Справа начинались нары. Все "дома" внутри туннеля были узкими и длинными, этот не был исключением. Староста провел меня почти в самый конец, указал место на нарах, буркнул: "спать здесь будешь", сунул мне какую-то мятую жестянку, вроде кастрюльки, железную облупившуюся кружку, пластиковую ложку, пригрозил карами за потерю, и ушел. Я влез на нары, высунул голову в проход, и стал осматриваться. Сплошные нары в четыре уровня шли от пола до потолка, сбоку оставался узкий проход, только пройти, не поворачиваясь. Полукруглый свод туннеля служил "дому" потолком, и вверху этот проход еще больше сужался. Посреди "дома" был свободный от нар пятачок, где стояла работающая на солярке печка. Вокруг печки сушилась обувь, висели веревки с грязной одеждой. Одежда висела и в проходе, приходилось наклонять голову, чтоб не задеть. Внутри было тепло, не столько от печки, сколько от дыхания и тепла тел множества людей. Наполовину уходя в пол, стояли две железные бочки, накрытые крышками, над ними сколоченный из досок насест. Предназначение бочек было понятно, один из обитателей барака как раз сидел орлом на насесте. В воздухе, если это можно назвать воздухом, висел тяжелый кислый дух немытого тела, вонь стояла неописуемая. Впрочем, привычные обитатели барака на это не обращали внимания. Нары были битком забиты, отовсюду торчали головы, было шумно, обитатели барака переругивались, что-то обсуждали. Я прикинул, сколько здесь народу, получилось не меньше двух сотен. Давно я не видел столько людей сразу. На меня никто не обращал внимания - подумаешь, очередная крыса, эка невидаль.

Какой-то хмырь подошел к нарам, где я лежал, его голова как раз оказалась на уровне моей. Спросил у меня:

– Ты снаружи? Тебя сегодня поймали?
– шепеляво спросил хмырь.

– Ну.

– Есть че? Курево там, или че, - зубы у хмыря никуда, одни гнилые пеньки. И воняет изо рта так, что хочется отвернуться.

– Не, мусора обшмонали, мля. Все забрали, на, - я старался держаться в рамках роли.

– Слышь, а ты че, правда крыса? Ну, типа, людей ел? Да ты не ссы, тут таких много, вон Сиплого месяц назад поймали, так у него в мешке чья-то нога была. Не так, Сиплый?

Существо с соседних нар разразилось матом. Сделав вид, что испуган, и растерян, я отодвинулся вглубь нар, и сел там, обхватив руками колени. Я все время повторял: "нет, нет, нет", и мотал головой. Хмырь обрадовано заржал, и отвалил. Я вполне оправдал его ожидания, роль слегка сдвинутой крысы оказалась очень удобной.

Снаружи послышались металлические звуки, били в рельс. Народ вокруг оживился, все полезли с нар и потянулись к выходу, звякая жестянками. Я решил делать как все, и тоже, взяв жестянку, слез с нар и пошел к выходу. Снаружи, на площадке, стоял староста. Строились кацетники*. Это я так про себя называл рабов. Кстати, слово раб тут было не в ходу, стражники, а точнее, как они сами себя называли, "офицеры безопасности", звали рабов "быдло", или "вонючки". Рабы, за глаза, естественно, называли стражников "мусора". Подчиняясь командам старосты, метались какие-то люди с палками, наверное, помощники старосты, они строили кацетников в три шеренги.

– Быстро, быстро! Ты сюда, ты туда, - летало над толпой. Наконец, когда кацетники сформировали какое-то подобие строя, староста отдал приказ, и цепочка кацетников потянулась к баку на колесиках, из открытой крышки которого валил пар. Возле бака стояла тележка с сухарями. Кацетник с белой шапкой на голове зачерпывал половником баланду, другой такой же совал в руку подошедшего сухарь и подзывал следующего. Получивший пайку отходил в сторону, и уходил назад в барак, или садился на корточки тут же у стенки. Те, кто еще не получил, стояли в строю, и помощники старосты бдительно следили, чтобы к ним не пристроился никто из уже отоварившихся, и не получил пайку по второму разу. Дошла очередь и до меня. Кацетник с белой шапкой сморщился, унюхав идущую от меня вонь, прикрикнул:

– Ровнее держи, ровнее! А то не получишь!
– и плеснул мне в жестянку баланды. Я отошел, помешивая вонючую коричневатую бурду ложкой, не решаясь попробовать. Я не был голоден, но пренебрегать едой, какая бы она ни была, не стоило, неизвестно, сколько мне еще предстоит здесь провести. Кроме того, пренебрегающая едой "крыса" могла привлечь к себе ненужное внимание.

– Хавай! Жуй-глотай!
– неправильно истолковал мои колебания староста. И как углядел? Непрост староста, с ним надо будет поосторожнее.
– Это тебе не ляжку друга уплетать. Привыкли там друг друга жрать, а мне с вами возись. И на кой хрен хозяева вас сюда тащат, людоедов, моя б воля, я

бы вас всех в расход! Ничего, я из тебя сделаю человека!

Староста еще немного поорал, и переключился на другого. Я, превозмогая отвращение, стал быстро есть баланду, стараясь не сосредотачиваться на вкусе. Все закончили жрать, староста опять всех построил, и, сверяясь со списком в наладоннике, провел перекличку. Он выкрикивал имя и фамилию, народ отвечал: "здесь!". Тех, кто отвечал недостаточно громко, староста заставлял повторять по нескольку раз. Одного вызвал из строя, и поручил заботам своего помощника, тот отвел провинившегося в сторону, и оттуда послышалось мерное "лечь-встать". Когда он называл фамилии, я мысленно вел счет. Всего в строю оказалось двести тринадцать человек. Если прибавить к ним старосту и помощников, получается, что в отряде был двести тридцать один человек. Я мысленно присвистнул. По пути к коменданту я насчитал восемь таких же бараков, если все они заполнены, как наш, то население туннеля даже по первым прикидкам превышало численность членов всех Семей, вместе взятых. А ведь был еще второй туннель, мы были в первой его части, самой короткой, длиной в два с половиной километра. Потом туннель выходил на поверхность, там гору пересекало ущелье, через него, на высоте пятидесяти метров от земли дугой выгибались соединяющие обе половинки туннеля эстакады и транспортная развязка. Вторая часть туннеля была длиной около четырех километров. И если в этом туннеле столько народу, то сколько же их во втором?

После поверки всех загнали назад в барак, лязгнул снаружи засов, запирая железную дверь. В крохотное окошко я заметил, что снаружи погасили половину ламп, и туннель погрузился в полумрак. Вот такой у них был "вечер". Староста ушел спать в свою каморку, обитатели барака оказались предоставлены сами себе. Началась ночная жизнь. В свете тусклых загаженных ламп дневного света, которых едва-едва хватало, чтоб разогнать темноту, обитатели барака ссорились, менялись, играли в карты. Некоторые, я бы сказал, больше половины, просто лежали на своих нарах, уставившись в потолок. Уже глубокой ночью я услышал, как где-то в бараке завязалась ссора. Раздраженные голоса звучали все громче, потом кто-то закричал. Даже не закричал, а завизжал, как поросенок, крик перешел в хрип и все затихло. Я пытался заснуть, но не мог, все чесалось. Барак кишел вшами, не избежал их компании и я. Кажется, я в ту ночь таки не заснул. Стоило мне задремать, как укусы проклятых тварей будили меня, и я принимался неистово чесаться. Первая ночь в туннеле оказалась сущим адом.

Удары в рельс разбудили обитателей барака. Наступило "утро". Вдоль нар забегали помощники старосты, стаскивая с нар замешкавшихся рабов, пинками и ударами палок они выгоняли всех наружу и строили. Раздали завтрак, кусок хлеба и полчерпака баланды. Опять повторился ритуал с построением и перекличкой. На этот раз возле старосты стоял какой-то человек. Этот был одет по высшему разряду - меховые унты, шапка, дубленка. Шарф ручной вязки. Лицо гладкое, чисто выбритое и упитанное. Начальничек, в общем. Оказалось, что кого-то не хватает, но недоразумение быстро разрешилось. Помощники старосты скрылись в бараке, и вскоре вынесли оттуда окровавленное полуголое тело. Зрелище, судя по всему, было обычным, и пересудов в строю не вызвало. Сверяясь с наладонником - вот он, хай-тек на службе феодализма, староста стал распределять кацетников "по работам". Выкликал фамилии. Помощники старосты, они же бригадиры, строили кацетников и уводили. Я, вместе с еще десятком кацетников попал в бригаду говновозов. Нашей обязанностью было вывозить бочки-параши. Сначала бригадир повел нас через дверь в соседний туннель. Я попал туда впервые, поэтому смотрел и мотал на ус. Соседний туннель был пониже, и играл роль склада. Он был двухполосным, на одной полосе впритык стояли машины, контейнеры, сотни двадцатифутовых контейнеров. Вторая полоса оставалась свободной. Нас проводили мимо закутанных в брезент машин, в которых я опознал бронетехнику. Я напрягся, и стал запоминать все, мимо чего мы проходили. Фрайман накопил немалую силу, у него было даже несколько танков. О прочей гусенично-колесной стреляющей технике я и не говорю. Бронетранспортеры, тягачи, генераторы, просто тентованные грузовики, было несколько передвижных радиостанций большой мощности. Одна за другой стояли прицепы-цистерны с горючим. Работали генераторы. Там было холодно, дул пронизывающий сквозняк. В конце и начале туннеля был виден свет, он не был закупорен. Это тоже было правильно, так выхлопные газы от работающих генераторов уносило сквозняком.

Между машин стояла тележка. Это и была наша цель. Повинуясь командам бригадира, мы впряглись в тележку, и направились к началу туннеля. Нашей задачей было вытащить все параши от начала туннеля и до конца. Кроме нас была еще одна такая бригада, женская. Женский барак был следующим после нашего. Там все с виду было так же, как у нас, только закутанные в рванье фигуры были без бород, еще худее, да староста материлась простуженным визгливым баском. Нам было запрещено разговаривать с женщинами, или подходить к женскому бараку. Бригадир просветил меня на этот счет ударом палки по голове, когда я неосторожно сделал шаг в ту сторону. Я заметил, что остальные кацетники, проходя мимо женского барака, старались даже не смотреть в ту сторону.