Свобода строгого режима. Записки адвоката
Шрифт:
– Чего хотел? – буркнул я.
– Приехать ко мне хочет, в гости. Соскучился, говорит. – Вася почесал затылок.
– Когда?
– На этих выходных. Тебя придется засветить.
– Паша не сдаст… Если нечаянно только. С чего это ему приспичило? В любви к родной периферии замечен не был.
– Ноет, что все достало. Отдохнуть решил.
– С Пашкой весело, пока он вменяемый. Не сказал, когда женится?
– Раком встала свадьба. Родня косяка давит, – Вася вытащил из конверта щепотку табака, распределив его по бумажке. – В подробности меня не посвящал.
Визит нашего друга обещал привнести в выходные, ставшие уже пьяной формальностью, разнообразие в намозоливших глаз лицах.
Паша приехал днем в пятницу, что говорило об отсутствии у него трудовых обязательств. Вид банкира был, мягко говоря, безрадостный. Устало поздоровавшись, он изобразил хилое удивление моим присутствием.
– Я тут выпить захватил, – Паша вытащил из пакета два литра черного рома. – Пожрать-то есть чего?
– Корм всегда в наличии, – Вася бодро прошел на кухню, подпалив конфорки с поставленными на них кастрюлями с рассольником и котлетами.
Банкир свалился на стул. Тусклое лицо отливало апатией и беспросветностью. Он молча поел, закинул в себя двести рома.
– Спасибо вам. – Паша отставил тарелку, тяжело вздохнул и, поймав мысль о своем, скрежетнул зубами. – У меня больше и друзей-то кроме вас нет, – продолжил он, начисляя себе очередной полтинник.
– Ладно, Павла, не ной! Поехали проэкскурсируем тебя по вологодским злачностям. Как-никак пятница, – Вася протянул вслед за опрокинутой рюмкой «Бакарди» малосольный огурец с тамошнего рынка.
– Вы езжайте, – Паша жалобно хрустнул огурцом. – На меня внимания не обращайте.
– А ты чего? – Вася недоуменно уставился на друга.
– А я это… Дома посижу. Хотите, супчика вам приготовлю? У меня рецепт такой есть…
– Какой супчик, Павла? Заканчивай. Выедем в город, бухнём, тоску твою разгоним.
– Да я особо не хочу, – упирался банкир. – Правда, лучше дома вас подожду.
– Случилось чего, Павлик? – я заглянул товарищу в глаза, зацементированные печалью и безнадегой.
– Деньги кончились! – Паша махнул рукой.
– Как это? А я верил, ты будешь последний из нас, кто в этом признается, – мрачно констатировал я. – И ты решил, что на пропой мы денег не найдем?! Хорошо же ты о нас думаешь. Собирайся, поехали. Кстати, а как они у тебя так кончились? Удиви друзей захватывающей историей.
И Паша удивил.
После того, как произошло не совсем ласковое расставание с родней в кредит нарядных обещаний будущего тестя, Паша этапировал Олю в свое жилище, дабы у папы последней не закрались сомнения в искренности намерений. Накопления с прежнего места службы осваивались с жадностью смертельно больных. Оно и понятно. Пугать окружающих скромностью неприлично, а экономить на себе немыслимо. Да и зачем жаться, когда судьба уже улыбнулась тебе кривозубым бриллиантовым ртом. Паша даже не стал дожидаться официального зачисления в штат, заказав форму подполковника в Доме Юдашкина. Материю он ездил выбирать с Ольгой. Долго не ковыряясь, они выбрали самое дорогое сукно. И спустя неделю бывший банкир начал облачаться
Однако Пашино назначение сначала отложилось на неделю, потом на месяц. Разбираясь в причинах пробуксовки своей карьеры, Паша решил, что папа отчего-то заподозрил его в малодушии перед достоинствами невесты, и на следующий день они с Ольгой подали заявление в ЗАГС. Это событие было решено отметить на даче Олиных родителей с непременным участием последних. Пьянка длилась три дня, оставив в Пашиной душе мутный осадок сомнений.
Раздавив с папой на пару флакон «Кауфмана», Паша был посвящен в тайны семейства.
– Ты понимаешь, самое дорогое, что у меня есть – это дочь, – распалялся Михаил Львович, на что молодой человек согласно кивал. – Если она будет с тобой счастлива, я вам все отдам: недвижку, акции, доли. Ты же мне теперь сын. Понимаешь, дурья твоя башка? И спрашивать я теперь буду с тебя как с сына. Вот сколько тебе лет?
– Двадцать пять, – Павел прокашлял в кулак.
– Салабон! Я в твои годы двумя магазинами заведовал. Весь дефицит через меня шел. Членов Политбюро одевал, мне ихнии бабы в ноги кланялись, на близость склоняли за румынский гарнитур, – папа перешел на шепот. – Ни хрена ты не понимаешь. У меня уже в пятнадцать лет «Волга» была. Знаешь, что такое «Волга»?
– Откуда? – Паша поморщился сомнением.
– В преферанс у фарцовщиков выиграл. Знаешь, как я в преферанс играю? Я в четырнадцать лет на картах десять килограмм рыжья скопил. Цацек там всяких золотых, бриллиантов с голубиные яйца…
– И куда вы их дели? – Паша непредусмотрительно перебил тестя.
– Я клад зарыл, – голос Михаила Львовича упал на шипение. – В Красногорском районе Московской области, в лесу…
– В каком лесу? – икнул Паша, испугавшись собственной непочтительности, что, впрочем, осталось незамеченным.
– Возле поселка Юбилейный, триста метров вдоль просеки, под гнилым дубом. Летом, сын, мы пойдем и отроем. Мне для вас, дети мои, ничего не жалко, – всхлипнул Михаил Львович и за складки на шее притянул к себе Пашу, лобызнув его сивушной слюною. – Только там лес страшный. Там вурдалаки живут, я специально там закопал, чтобы все боялись. Ну, ты же мужик, Павел! Не испугаешься? Мужик, а? Знаешь, какой я мужик?
– Какой? – Паша напряженно соображал, как ему соскочить с прожарки головного мозга.
– Видишь шрам? – Михаил Львович тыкнул Паше в щеку указательным пальцем правой руки, на котором болталась золотая гайка с бледно-зеленым камнем.
– Ну, – Паша краем глаза разглядел затянувшийся рубец.
– Это я на Тихом океане акул ловил на гарпун. Вытащил одну такую здоровенную. Думал, готова, и решил у ней клык выломать для Илюши, младшего нашего.
– У Ольги брат есть? – конкуренту на наследство Паша был неприятно удивлен.
– Конечно. Боль и радость моя. У мальчика церебральный паралич, наследственность тяжелая по маме, да еще после пяти абортов. – Михаил Львович высморкался. – В тульском интернате учится. О чем я рассказывал?