Свободен!

Винсент Пол

Габриэль была убеждена, что если бы она была мужчиной, ее бы слегка пожурили и оставили в покое, подразумевая, что «мужчина всегда остается мальчишкой». Но в тот раз начальник был всерьез на нее зол.

– И меня выгнали, – вздохнула она.

– И никого из парней не тронули?

– Ошибка была в том, что я начала возражать боссу. Он и так меня не любил и использовал эту возможность, чтобы отделаться от меня. Я никак не вписывалась. День за днем я вместе со всеми приходила, работала, болтала, выпивала в служебном баре, но меня никогда не покидало ощущение,

что я не стану своей.

– Ясно. Значит, ты работаешь на полицейскую разведку.

– Типа того.

– Ну и ну. А ты не похожа на полицейского.

– И слава богу.

Я был несколько удивлен, узнав, чем занимается Габриэль, но я был бы поражен не меньше, если бы выяснилось, что она сантехник или статистик из страховой конторы.

По ее мнению, многие проблемы возникали из-за того, что ей хотелось уволиться. Если бы она действительно собиралась делать карьеру, точно не осталась бы на соревнование по мастурбации и подхалимничала бы, чтобы сохранить работу.

– Замечательно, – улыбнулся я.

– Что именно?

– Ты замечательная. Но я знал это и раньше. И замечательно, что впереди у нас много месяцев, чтобы задавать друг другу простые вопросы, о детстве, любимых напитках, фильмах, первой пластинке, которую мы когда-то купили.

– Компакт-диск, – поправила она. – В моем случае это был компакт-диск, старина.

Оглядываясь на то время, что мы жили в Кембридже, я могу сказать, что не было никаких признаков того, что Габи не в себе или чокнутая. Если некоторые ее истории и казались странными – как, например, история с мастурбацией, – то это она их рассказывала. Они звучали как анекдоты – необычные происшествия из ее прошлого.

Только один раз я стал свидетелем совсем уж странной сцены однажды вечером, когда вернулся домой после работы.

Я застал Габи в саду с моим набором слесарных инструментов, электрической пилой и двумя большими деревянными досками. Я приблизился. Доски оказались дверцами шкафа из нашей спальни. Она их пилила.

– Эй, тебе помочь? – спросил я.

– Да, подержи тот конец дверцы, хорошо?

– А что, собственно, ты делаешь?

– Обрезаю дверцы. Так мы сможем открывать шкаф, не задевая кровать.

Она отпилила часть доски и заново прикрепила дверцы к петлям. С этого дня она могла открывать шкаф ногой, лежа в постели. Теперь Габи выбирала, что надеть, не вылезая из-под одеяла.

Было ли это ненормально? Не думаю. Это было забавно. Должна ли она была посоветоваться со мной? Наверное.

Мы вернулись в дом, таща двери. У порога Габриэль слегка наклонилась и подобрала с пола письма. Передала их мне.

– Пора проверить почту.

– Если ты настаиваешь.

В первых двух конвертах явно были счета, поэтому я открыл третий, в верхнем левом углу которого стояла цифра два. Оно гласило:

Дорогой Сал!

Я появлюсь без предупреждения, без предупреждения и уйду.

Я повертел письмо в руках.

– Что ты об

этом думаешь? – спросил я Габи. Она глядела на него не больше секунды и только пожала плечами.

Я смял письмо, выбросил и забыл о нем.

Глава 4

Мы приехали в наш новый дом в Испании поздним утром в пятницу. Выяснилось, что не случайно он не был занят до нас. Дом оказался редкой развалиной.

Габриэль молча обошла помещение, поковыряла пальцем отваливающуюся штукатурку, заплесневевшие стены, гниющую деревянную обшивку. Справедливости ради нужно отметить, что у дома было одно достоинство: он был просторным и солнечным.

Габриэль ничего не сказала. Она была не в состоянии. Она просто молча вышла.

Я остановился у окна и выглянул наружу. Вид открывался прекрасный. Окна выходили на портовый городок Португалете; холм, на котором стояла постройка, был таким крутым, что, хотя от границы города нас отделяло всего четыреста ярдов, мы были выше его на пару сотен футов. Я увидел, как в расположенном ниже нас доме распахнулось окно; появилась швабра и лениво задвигалась вверх и вниз по стеклу.

Я смотрел на реку, змеящуюся ниже домов Португалете и несущую свои воды к Бильбао. Буксирные и грузовые суда скользили по зеленой воде мимо многочисленных лодок на восемь человек и на четыре без рулевого.

Вернулась Габи.

– У тебя все в порядке? – спросила она.

– Да, а почему ты спрашиваешь?

– Чем ты занимался?

– Просто смотрел в окно.

– Целый час?

Я взглянул на часы и пожал плечами.

– Помоги мне выгрузить краску и остальные покупки из машины, – попросила она. – Нам предстоит напряженная неделя.

Выяснилось, что Габриэль живет по принципу: сам себе не поможешь – никто тебе не поможет. Она планировала отбить всю потрескавшуюся штукатурку и оживить освободившееся пространство яркими красками. Все остальное в комнате предполагалось побелить, а границу между двумя поверхностями обозначить малиновым, оранжевым или зеленым цветом.

Габриэль переоделась и стала похожа на девушку сороковых годов, занятую на сельхозработах. На голове косынка, белая блуза завязана узлом на животе.

– Взгляни на меня, теперь я похожа на настоящего дизайнера!

Я купил ей шутливый испанский разговорник, чтобы она могла учить язык. Все выходные она не выпускала из одной руки валик для краски, а из другой – «Бесполезный испанский».

– Сейчас я выпью оливковое масло! – читала она по-испански. И, обмакнув валик в эмульсионную краску: – Мне очень неудобно из-за происшествия с соусом.

Габриэль схватывала язык на лету, даже когда много пила.

Она оказалась крайне дотошным дизайнером-оформителем. Входная дверь смотрела на юг, и на нее попадало много солнечного света, и Габриэль решила ее подправить и покрыть несколькими слоями лака. Она сняла дверь с петель и на несколько дней оставила ее на козлах, а главный вход заколотила. Габриэль полностью контролировала дом и раздражалась, если я вмешивался.