Свободная любовь. Очарование греха
Шрифт:
— О, это по-княжески, — сказала Анна.
— Она пишет твой портрет, — презрительно заговорил Зюссенгут, — знатная дама оказывает тебе милость. За десять марок в час она пользуется твоим самым большим сокровищем — красотой твоего тела, которому ты сама пока не знаешь цены. Но кто знает, может быть, когда-нибудь она придет к тебе, Гиза, и предложит свою герцогскую корону за твою печальную свободу.
Вандерера поразило, что Зюссенгут говорил Гизе «ты», тогда как она почтительно называла его господин Зюссенгут. Анзельм был взволнован всем, что происходило вокруг
— Я полагаю, что она приедет только ради вас, — уныло сказала Гиза Зюссенгуту. Вандерер невольно кивнул головой, а Зюссенгут удивленно посмотрел на нее.
— Мы ей покажем, если она вздумает важничать, — сказала Анна Ксиландер и захохотала грубым, циничным смехом.
Зюссенгут попросил ее подняться наверх и сыграть что-нибудь на фисгармонии. Его кузины сейчас находились на кухне, и никто не мог ей помешать. Анна провела рукой по лбу, точно еще раз хотела припомнить все свои заботы, и направилась к дому.
Анзельму Вандереру казалось удивительным, что женщины так беспрекословно исполняют желания Зюссенгута. Очевидно, у него была над ними какая-то таинственная власть. Анна Ксиландер яростно забарабанила по клавишам, в резких диссонансах выражая свой неукротимый темперамент. Потом она успокоилась и заиграла мирное andante.
Зюссенгут сидел на краю колодца и держал руку Гизы в своей руке, тихонько подпевая. Потом он неожиданно поднялся и, приложив руку ко лбу в виде козырька, стал смотреть на улицу, на которой показался вдали элегантный экипаж.
III
1
Фрейлейн Фукс дружески кивнула Анзельму и подошла к Гизе и Зюссенгуту. Она извинилась перед молодой девушкой за то, что сегодня не сможет писать с нее, а попробует начать через несколько дней. Затем она заговорила с Зюссенгутом. Сначала беседа носила характер светской болтовни, потом стал говорить один Зюс-сенгут, спокойно и непринужденно, немного рисуясь. Рената внимательно слушала, глядя в землю и чертя по песку изящным зонтиком. Время от времени она поднимала голову, чтобы (Анзельм улыбнулся подмеченной им черте) подуть на вуаль. Линии на песке становились все запутаннее, рука, чертившая их, все беспокойнее. Наконец, она решительным жестом подала руку Зюссенгуту и подошла к Вандереру, который торопливо прощался со Стиве, точно его ожидали неотложные дела.
— Я вас так давно не встречала, — сказала она.
Ему показалось, что Рената успела измениться. Ее улыбка была мимолетна, почти машинальна, движения вялы; глаза, когда она поднимала веки, были широко открыты.
— Не хотите ли опять немножко проводить меня? Я с удовольствием пройду пешком до города.
Когда они вышли за калитку, девушка сказала:
— Нужно пользоваться свободой, пока не поздно!
— Разве вы не думаете, что замужество еще более расширит рамки вашей свободы, фрейлейн?
Она посмотрела на него искоса.
— Не смейтесь над тем,
— Не ведут ли вас ваши поверхностные желания совсем в другую сторону?
— Кто знает… Как много хотелось бы мне вам рассказать, — прибавила она почти тоскливо.
— Я думаю, вы бессильны противостоять какой бы то ни было воле, стремящейся подчинить вашу. Поэтому вы беспокойны, как магнитная стрелка.
— Как странно, — промолвила она, останавливаясь.
— Что?
— То же самое сказал Зюссенгут.
Он заметил ее недоверчивый взгляд и пожал плечами.
— В сущности, то, что я сказал, очень банально.
— Нет, насчет магнитной стрелки.
— Я никогда не говорил с Зюссенгутом о вас.
— Это начинает меня тревожить, — прошептала Рената.
Они продолжали разговор, с виду поверхностный и в то же время полный значения, начав игру взаимного искания, в которой простые слова приобретают иной, скрытый смысл. Рената остановилась на перекрестке и сказала с восторгом:
— Здесь так хорошо, что мне не хочется идти дальше. И она крикнула подъехавшему кучеру, чтобы тот вернулся назад и подождал ее у ресторана.
— Посмотрите, как все сверкает и блестит! Это ласточки, там вверху? Солнце такое бледное, а лес фиолетовый. С этой стороны бескрайняя равнина. Когда я была ребенком, то думала, что за ней кончается свет и если туда дойдешь, то упадешь вниз, точно с крыши.
Анзельм задумчиво спросил, пользуется ли она полной свободой.
Она мечтательным взором посмотрела вдаль, потом ее лицо вдруг подернулось грустью, и она прошептала:
— Я ищу.
— Вы ищете?
Девушка повернулась к Вандереру и пристально посмотрела на него. Она побледнела, и взор ее принял выражение томительного ожидания.
— Я ищу человека, которому могла бы доверять. Испуганный этими простыми, но обязывающими словами, он безмолвно смотрел на нее.
— Видите, — тихо продолжала она, — вон там моя карета. Она принадлежит мне одной. Когда я езжу по улицам, то смотрю на встречные лица, мужские и женские. От женщин я давно уже ничего не ожидаю. Вы должны как-нибудь прийти к нам и познакомиться с моими сестрами и подругами. Тогда сами увидите, можно ли от них чего-нибудь ожидать.
Она сняла белую перчатку и подняла вуаль.
— Вы страдаете, — сказал серьезно Анзельм и сделал движение, как будто хотел взять ее за руку.
— Да, мне тяжело, — произнесла она так, будто только что пришла к этому убеждению.
— Мне бы не хотелось быть навязчивым, но если вы позволите, то моей жизненной задачей будет приобрести ваше доверие, если его нет, или оправдать его, если оно есть.
— Герцогиня Рената, — не правда ли, звучит красиво? — спросила она удивленного Анзельма, которому этот вопрос показался как нельзя менее следующим из предыдущего. Но, взглянув на девушку, он увидел, что она борется со слезами, стараясь улыбнуться.