Свободное падение

Кишларь Сергей

На поверку квартира оказалась из тех, что сдают посуточно. Кристина уже хотела дать волю распирающему её ехидному смеху, но в последний момент сдержалась. Разменяла себя ради глупой бессмысленной мести.

Домой она пришла утром. Заперлась в комнате, достала из-под дивана фотографию, маникюрными ножницами проколола Мещерскому глаза и впервые за всю неделю дала волю слезам – тихо, в подушку, чтобы не слышала мать.

С той ночи фамилия Забродин прочно связалась у неё с чувством отвращения. Бегал за ней, блеял что-то невнятное.

– Отвали, а? – просила она.

Слава Богу, оказался не совсем тупой: с третьего раза

сообразил, что она не ломается. При встречах только криво усмехался, пытаясь изобразить презрение.

До конца учебного года Кристина так и не пришла в себя: бесило чужое счастье, убивало ощущение собственной ничтожности, злили подлые зеркала – вчера льстивые, сегодня безжалостные.

Стала ершистой, злой. Все были уверены – загордилась от своей красоты, а она просто комплексовала, сравнивая себя с Авдеевой: и ноги у той длиннее, и умом превосходит, хоть и блондинка. Говорят – целеустремлённая. А у Кристины всё как-то размазано: и цели, и желания. Ветер в голове.

Со связями отца – редактора областной газеты – Кристина через год уже могла считать себя студенткой журфака, но, так и не сладив со смятением чувств, в десятый класс решила не идти – с дипломом восьмилетки поступила в медицинское училище.

Потерянный год? Пофиг мороз! Паспорт в кармане. Взрослая. Что хочу, то и мучу!

Отец был обижен, отношения с ним потеряли былую теплоту, впрочем, в то время это казалось потерей не большей, чем сломанная сигарета. А потом у «старика» пошёл разлад с матерью – ссоры, глупые игры в молчанку, добавление в игнор: «Передай матери, у неё что-то на плите горит… Передай отцу, его ужин в холодильнике». После развода отношения отца с дочерью совсем охладели: так… звонил раз в неделю, иногда встречались на террасе какой-нибудь кафешки. Точка.

Парни, с которыми приходилось сталкиваться в училище, не вызывали у Кристины ничего кроме презрения. Времена были «пацанские», и даже тщедушный «ботан» в очёчках пытался гнуть пальцы веером и ботать по фене.

Рисовались друг перед другом, стоили из себя крутых самцов: «Ничё так, тёла. Зацени корму». С видом знатоков нагло разглядывали Кристину, пренебрежительными струйками пускали сигаретный дым, а потом злобно шипели ей вслед: «С-сучка!». Но последнее это уже так… лекарство для души после её категоричного: «Туалет в конце коридора, шли бы передёрнули коллективно. Сухостой, говорят, вреден для здоровья».

Исключение составлял Серик – от фамилии Сериков. Щупленький, невысокий, без понтов. В тот день четверо однокурсников прижали его к стене позади главного учебного корпуса. Кристина курила неподалёку, равнодушно наблюдая за разборкой, потом не выдержала – смяла о шершавую бетонную стену окурок:

– Эй, убогие! Может, помочь? А то чё-то маловато вас против одного.

Парни насторожились. Ей и раньше доводилось строить их по струнке. Робели перед её красотой, перед недоступностью, перед уверенностью, граничащей с наглостью. Боялись возможных последствий, – много «крутых» пыталось добиться взаимности Кристины. А ещё была она на год старше, плюс пара-тройка условных лет на опережающее женское развитие. Она-то и не думала о них иначе, как «щенки».

Презрительно оглядев притихших парней, Кристина поманила Серика пальцем.

– Иди за мной.

– Чеши, пока трамваи ходят, – запоздало осмелел кто-то за её спиной.

Кристина не обернулась,

и Серика за рукав дёрнула, чтобы не оглядывался. Много чести.

Уведя парнишку на безопасное расстояние, посоветовала на прощание:

– Держись от них подальше, если не можешь за себя постоять.

Серик молчал, глядя на неё таким растерянным и вместе с тем преданным взглядом, что Кристина вместо того чтобы уйти невольно рассмеялась:

– Ладно, кофе угостишь?

Парнишка нелепо засуетился, испуганно полез рукой в карман джинсов.

– Не парься, – она повела плечом, поправляя ремешок сумки. – Деньги есть, пошли.

Столик приткнулся у витрины, густо испещрённой пыльными следами давешнего ливня. Солнце било рикошетом из стеклянной пепельницы. Небритый ковбой, собрав у глаз дружелюбные морщины, смотрел с рекламного билборда у перекрёстка.

Разговор не клеился. Серик растеряно хлопал ресницами, убегал взглядом к витрине, отвечал на расспросы немногословно и часто невпопад: «Сам-то? Из райцентра… та ещё дыра… С этими? Да, так… проблемы в общаге. Предъяву кинули, будто бы я им денег должен».

Задумчиво позванивала кофейная ложечка. Ковбой улыбался с чувством выполненного долга – две сигареты из той страны, в которую он зазывал, исправно дымили над столом, изредка кланяясь пепельнице…

На следующий день Серик пришёл в училище с синяком под глазом. Кристина чувствовала себя виноватой: влезла в чужую разборку и вместо реальной помощи добавила парнишке проблем. После занятий она дождалась Серика у выхода из училища. Решительно терзая зубами жвачку, приказала:

– Иди в общагу, пакуй манатки. Поживёшь у меня, пока твои проблемы не уладятся.

В то время она уже жила одна, – мать устраивала свою личную жизнь где-то в Питере.

Серик заявился к вечеру с тощей спортивной сумкой на плече. Кристина провела его в гостиную.

– Короче, так. Жить будешь здесь. Диван, телевизор… Журнальный столик освобожу под тетрадки.

Уже от кухонной двери обернулась, крикнула в комнату:

– Чуть не забыла – посуду моем по очереди.

Ночью её разбудил тонкий скрип двери. Ёлочка паркета лоснилась в лунном свете, где-то далеко за окном бродили призраки милицейских сирен. Серик стоял на пороге, робко переминаясь с ноги на ногу. Одна коленка заметно дрожала, и Кристина вместо заготовленного: «Чего припёрся?», откинула край одеяла.

– Лезь, согреешься. Замёрз весь.

Серика била мелкая, но такая сильная дрожь, что Кристина испугалась, что с парнишкой что-нибудь случится от перевозбуждения.

– Ты, что первый раз?

Вместо ответа Серик с присвистом дышал, всхлипывал, будто собирался расплакаться, и бестолково шарил дрожащими нетерпеливыми губами по её шее, по груди. Кристина поняла, что и здесь ей придётся взять «шефство».

– Тихо-тихо, – шёпотом успокаивала она, осторожно просовывая руку между телами к низу его живота, и в ту же секунду почувствовала на внутренней стороне бедра горячую влагу. Парнишка на секунду замер как парализованный, в лунном свете запечатлелась картина, навсегда оставшаяся в памяти Кристины: искажённое мукой лицо, вспухшая на виске извилистая вена, отчаянно зажмуренные глаза. Серик бессильно уронил голову ей на плечо, но в ту же секунду схватился как на пожар, – вскочил с дивана, суетливо вороша скомканные простыни в поисках своих трусов.