Свободное радио Альбемута
Шрифт:
— Как у тебя со зрением? — спросил я, заглянув к нему вечером.
— Все в порядке. — Николас одетый лежал на постели; на столике рядом с ним горела свеча.
Я закрыл дверь спальни, и тогда Николас произнес, глядя в потолок:
— Фил, я в самом деле слышал, как радио снова и снова говорило «Николас-фигиколас». Я единственный, кто это слышал. И я знаю, знаю совершенно точно, что ничего такого быть не могло. Но все же этот голос до сих пор звучит у меня в голове — неторопливый, убедительный… Так ведут гипнотическое внушение. Понимаешь? Меня программировали на смерть. Голос демона,
— Ты же сам сказал, — перебил я, — это невозможно.
— Технически такое осуществимо. Установи слабенький передатчик, к примеру, в соседней квартире, и тогда его сигнал буду принимать только я. Или передавай сигнал на мой приемник с проходящего спутника.
— Со спутника?
— Да у нас сплошь и рядом нелегально забивают радио— и телепередачи! Обычно материал подается на подсознательном уровне, а тут они что-то напортачили, и я проснулся, что определенно было не предусмотрено.
— Кто же на такое способен?
— Понятия не имею, — ответил Николас. — Наверное, какой-нибудь правительственный орган. Или русские. Сейчас в космосе полно секретных советских спутников, вещающих на густонаселенные районы — передают бредовые идеи и всякую мерзость. Вообще Бог знает что.
— Но твое имя…
— А может, каждый, кто попадает в зону действия передатчика, слышит свое собственное имя? — предположил Николас. — «Пит, у тебя живот болит» или «Джон, ты рудозвон». Ума не приложу. И я устал строить догадки. — Он указал на слегка колеблющееся пламя свечи.
— Так вот почему она у тебя постоянно горит… — понял я.
— Чтобы не сойти с ума.
— Ник, все будет хорошо. У меня есть теория: огненные круги перед глазами — следствие действия токсинов от воспалившегося зуба мудрости. Оттуда же и странный голос по радио. Практически ты, сам того не сознавая, был отравлен. Теперь, когда тебя прооперировали, интоксикация пройдет, и все наладится. Тебе уже лучше.
— Ага, а как ты объяснишь золотой браслет у девушки? И ее слова?
— А при чем тут это?
— Я ждал ее всю жизнь, — ответил Николас. — И сразу же узнал. Она носила то, что должна была носить. Мне пришлось задать вопрос — «что это?» — потому что иначе я не мог. Фил, меня запрограммировали на этот вопрос.
— Но ведь ее появление не сравнишь с огненными кругами или голосом по радио?
— Нет, — согласился Николас. — Это самое важное событие в моей жизни — ну, как мимолетное видение… — Он помолчал. — Ты и представить себе не можешь, каково год за годом ждать, сомневаясь, появится ли она — оно — вообще, в то же время зная совершенно точно, что несомненно появится. Рано или поздно. А потом, когда ты уже и не ждешь-то, но нуждаешься в этом больше всего…
Он улыбнулся.
Неприятные явления прошли, хотя, по словам Николаса, по ночам он все еще видел свет — не бешено мельтешащие огненные круги, а скорее плавающие пятна. Причем их цвет находился в прямой зависимости от хода его мыслей. Когда в дремотном состоянии, предшествующем глубокому сну, Николас думал на эротические темы, похожие на клочья тумана пятна становились красными; однажды ему
Это напомнило мне кое-что из прочитанного в «Книге Мертвых» — о существовании после смерти. Душа в своем движении встречает разноокрашенные лучи света; каждый цвет представляет собой вид утробы, то есть вид перерождения. Душе усопшего следует миновать все дурные утробы и выйти в конце концов на ясный белый свет. Впрочем, я понимал, что с Николасом своими ассоциациями мне лучше не делиться — он и так уже съехал.
— Фил, — говорил мой друг, — когда я двигаюсь сквозь эти разноцветные лучи, я чувствую себя… очень странно. Как будто я умираю. Может, дантист перерезал мне что-нибудь жизненно важное? Но я не боюсь. Все словно… ну… совершенно естественно. По-моему, худшее позади. Издевающийся надо мной оскорбительный голос по радио и слепящие огненные круги — вот что было самое плохое. Со свечой мне легче. — Он указал на тоненькую свечку возле кровати.
— Ты когда выходишь на работу?
— В понедельник. Официально я не на больничном, а в отпуске за свой счет. Как же мне было плохо — почти слепой, постоянные головокружения… Но когда я увидел эту девушку и знак в форме золотой рыбки… Знаешь, Фил, в мистической религии греков — примерно 600 годы нашей эры — новообращенным показывали золотой знак и говорили: «Ты сын земли и звездного неба. Вспомни свое происхождение». Вот интересно — «звездного неба»…
— И вспоминали?
— По идее, должны были. Новообращенному следовало отринуть беспамятство и вспомнить святые корни. В том-то и смысл всех мистических церемоний, насколько я понимаю: освобождение от амнезии — блока, удерживающего нас от воспоминаний. В христианстве можно наблюдать то же самое: память о Христе, о последней вечере и распятии. «Делай это в память обо мне». Преломляешь хлеб, пьешь вино — и сразу вспоминаешь Христа. Как будто знал его, но забыл.
— Мне почему-то кажется, — начал я, — вернее, у меня есть теория, что эту темноволосую девушку с золотой рыбкой на ожерелье ты встречал раньше. Скажем, она приносила лекарство — ты никогда не заказывал лекарства с доставкой на дом? Или просто видел ее в аптеке. Посыльные часто крутятся в аптеке, когда у них нет работы; порой они даже стоят за стойкой. Отсюда твое deja vu — тем более что ты был оглушен болью и одурманен пентоталом натрия…
— Кош звонил в аптеку в Анахайм, — перебил Николас. — Я никогда там не был и в жизни ничего оттуда не получал. Моя аптека в Фуллертоне.
Наступила тишина.
— Ну, значит, я не прав, — признал я. — Но твоя фиксация на этой девушке вызвана болью, стрессом и побочным действием пентотала. Золотая рыбка сыграла роль фиксирующего гипнотического объекта, как качающиеся наподобие маятника часы. Или как пламя свечки. Ты был очень внушаем, почти в гипнотическом трансе с тех пор, как тебя прооперировали.
— Ты так думаешь?
— По-моему, логично.
— Знаешь, Фил, когда я увидел ее знак, я словно перенесся в Древний Рим, в первый век нашей эры. Да поможет мне Бог. Этот мир — округ Орандж, США — на несколько минут исчез. А потом вернулся.