Свободные от скверны
Шрифт:
– Иди, - шепнул Освальд и легонько толкнул его в спину.
Юный монах пересилил себя и встал за кафедру. Ладони вспотели, и он раз за разом теребил мантию, пытаясь вытереть руки и успокоиться. Вдобавок, ещё и скрутило живот от волнения. Совсем не то, чего он ожидал, просыпаясь сегодня утром.
– Коррин Магнуссон, девятнадцать лет, - раздался голос одного из экзаменаторов.
Парень вздрогнул от неожиданности и кивнул.
– Беспризорник, принят в возрасте восьми лет, прошёл полный курс обучения, - скучающим тоном продолжил мастер.
–
Мастер посмотрел прямо на него, и юноша почувствовал, как эти зелёные светящиеся глаза вытряхивают из него самую душу.
– Говорить будешь, когда тебе скажут, - сказал другой экзаменатор.
Коррин кивнул, мастер продолжил зачитывать его дело, перечисляя заслуги, проступки, понесённые наказания и выданные поощрения.
– Готов ли ты, Коррин Магнуссон, пройти экзамен и посвящение в слуги нашего Владыки?
– закончив читать, спросил мастер.
– Готов, - ответил монах, чувствуя, что другого ответа здесь быть не может.
– Сколько иных миров открыл и запечатал наш Владыка?
Парень едва не рассмеялся им в лицо. Настолько простого вопроса он не ожидал.
– Девять открыто, три из них опасны для простых смертных. Запечатаны все, во избежание соблазна, - отчеканил он.
Экзаменаторы сделали какие-то пометки в своих записях. Лиц он не видел, но был точно уверен, что не ошибся.
– Миров бессчётное множество, - проворчал один из мастеров.
– Стыдно не знать. Девять было открыто лишь как точки перехода, они же и были запечатаны.
– Вопрос был не в том, сколько миров...
– начал Коррин, но мастер хлопнул ладонью по столу.
Свечи едва не погасли от потока чистой энергии, по всему залу хаотично забегали тени.
– Формально юноша прав, - возразил коллеге другой экзаменатор.
– Вопрос с подвохом.
– Продолжим, - сказал первый мастер, который зачитывал дело Коррина.
– Как избежать влияния другой стороны?
Коррин задумался на мгновение, вспоминая лекции и наставления. Вопрос снова был с подвохом, другая сторона не очень-то стремилась повлиять на клириков. А на обычных людей, которые не владели магией, она повлиять совсем не могла.
– Молиться Владыке, соблюдать пост...
– начал он, но вовремя спохватился.
– Не стремиться вступить с иными в контакт, не позволять этого другим.
– Убивать тех, кто способен это сделать, - проворчал мастер, который придрался к предыдущему вопросу.
Клирики переглянулись и одновременно кивнули, соглашаясь с этими словами. Коррин согласиться не мог. Убивать человека только за то, что в детстве в нём не распознали магическую силу - несправедливо и неправильно.
– Следующий вопрос. Представьте. Вы, Коррин, служите при дворе герцога и замечаете, что десятилетняя дочь герцога за обедом гнёт ложки взглядом. Она утверждает, что это только шалость, и на самом деле это ловкий трюк. Что вы сделаете?
Коррин застыл, вцепившись в кафедру. Детей в этом возрасте уже нельзя отрезать
– Я заставлю её научить меня этому трюку, - произнёс он и облизнул пересохшие губы.
– Хорошо. Вы видите, что это примитивная магия.
Под высоким сводчатым потолком большого зала встрепенулась птица и устремилась на волю через слуховое окно. Коррин проводил её взглядом.
– Что вы сделаете, Коррин?
– спросил экзаменатор.
Юноша молчал, тяжёлым взглядом вперившись в деревянную кафедру, покрытую тёмным лаком. Кулаки непроизвольно сжались, да так, что побелели костяшки. Сердце бешено колотилось, Коррин буквально кожей почувствовал, что его вынуждают сказать это.
– Владыка решит её судьбу, - произнёс он, прекрасно зная, что решение может быть только одним.
Глава 2.
В родовом замке герцога Блауштайна был праздник. В главном зале накрыли стол, красное вино из далёкой Скадарии лилось рекой, ароматы изысканных кушаний ублажали даже самых придирчивых гурманов, лучшие музыканты играли без умолку. А повод был - герцог Блауштайн вернулся с войны.
Мятежные вассалы пытались вырвать немного свободы: уменьшить налоги, долю ополчения, вернуть старые права. Не удалось. Годрик Блауштайн разбил и вассалов, и наёмников, пожёг деревни, больше для страху, чем ради какой-то выгоды, разграбил Мез и Дакан - города, что требовали себе привилегий в торговле, и, наконец, повесил знатных бунтовщиков, всех до единого. Неповиновение каралось жёстко. Ведь Владыка для того и поставил дворян над обычными людьми, чтобы были дисциплина и единство.
По залу разносился звон посуды, смех, песни. В честь такого случая позвали всех, в дальнем конце стола сидели даже крестьянские старосты. Под столами бегали псы, выклянчивая объедки, и за каждую брошенную кость разыгрывалось нешуточное сражение.
Праздновали и веселились все, кроме Мелвина Блауштайна. Второй сын герцога, барон Таннендорфа, мелкой деревушки, затерянной где-то посреди бескрайних лесов, сидел за главным столом, рядом со своим братом, уставившись в кубок с вином. Тёмно-красное скадарское напоминало свежую кровь.
– Да здравствует герцог! Да осенит его Владыка своей милостью!
– кто-то с дальнего края стола во всё горло закричал здравицу. Выслуживались.
Тост подхватили уже, казалось, в тысячный раз, Мелвин тоже был вынужден присоединиться. Не пил, разумеется, только придворный клирик, что незримой тенью сидел по правую руку от герцога.
Годрик Блауштайн улыбнулся и поднял правую руку. Зал постепенно погрузился в тишину, и только рычание собак и переливы арфы звучали самым странным аккомпанементом.