Свободу медведям

Ирвинг Джон Уинслоу

Зигги заставил мотор работать ровнее, прогнав его туда-сюда, и подкатил к воротам, все еще суженным из-за опрокинутой повозки.

Еще прежде, чем полицейские выскочили на крыльцо замка, и до того, как пьяный молочник, отмытый до розового цвета толстяк и тетушка Тратт заорали что было сил от дверей замка, Зигги проскочил через брешь, давя ногами на педали. Сгорбившаяся, покрытая воском охотничья куртка блеснула, словно спина жука. Но даже сквозь шум дождя мне было слышно, как он выжал третью

скорость.

О, любитель дурной погоды и исключительно рискованных обстоятельств! Это была — ну да, пробный марафон в Вену! — разведывательная миссия Зигги в Хитзингерский зоопарк.

Реальный и неразумный мир

Я прочел записки несколько раз, и Галлен заметила свет в щели под моей дверью. Я видел тень от ее ног, осторожных и легких.

— Галлен, — позвал я. — У меня не заперто! — Потому что никто не потрудился починить выкрученную полицейским дверную ручку.

Я надеялся увидеть ее в ночной рубашке, без черных тесемок и оборок.

Но она была в фартуке; издав звякающий звук, она вошла в мою комнату с засунутыми в вышитый карман для монет руками.

— Я знаю, — сказал я. — Ты хочешь переспать со мной.

— Прекрати, — оборвала она. — Я всего на минуту.

— Но это займет не один час.

— О, Графф! — воскликнула она. — Они говорят о тебе.

— Я им нравлюсь?

— Ты помог ему сбежать, — сказала она. — Никто не знает, что делать.

— Они что-нибудь да придумают, — ответил я.

— Графф, они говорят, что у тебя мало денег.

— Поэтому ты не хочешь выходить за меня замуж, Галлен?

— Графф, они серьезно возьмутся за тебя.

— Иди и сядь, Галлен, — попросил я. — Я тоже хочу серьезно взяться за тебя.

Но она присела на кровать Зигги, которая была такой мягкой и так сильно прогнулась, что колени Галлен уставились мне прямо в лицо — восхитительные маленькие чашечки.

— Прекрати краснеть, Галлен.

— Что это ты делаешь в таком виде в кровати? — спросила она.

— Я читал.

— Могу поклясться, на тебе ничего нет, — заявила она. — Под покрывалом… я готова поклясться, что ты спишь нагишом.

— А ты сгораешь от нетерпения посмотреть, да?

— Они собираются схватить тебя, Графф, — сказала она. — Я увидела у тебя свет и поняла, что ты не спишь. Я думала, ты одет.

— Но ведь я укрыт, — сказал я. — Сядь ко мне на кровать.

— Графф, мэр и моя тетка что-то замышляют.

— И что же? — спросил я.

— Они осмотрели твои вещи, ты же знаешь. Они видели, сколько у тебя денег.

— У меня их достаточно, чтобы заплатить за эту комнату, — возразил я.

— Но после этого у тебя ничего не останется, Графф. Они могут арестовать тебя за то, что у тебя

нет денег.

— Я и есть бродяга, — сказал я. — И всегда знал, что когда-нибудь это выплывет наружу.

— И ты помог ему бежать. Они могут взять тебя за это.

— Я не могу ждать, чтобы посмотреть, что они придумают, — заметил я.

— Они хотят заставить тебя работать, — сказала она.

Только этого мне не хватало — чертовой работенки. Разумеется, я могу сбежать и жить в горах, питаясь рыбой, сказать Галлен, где Зигги сможет меня найти, когда он вернется за мной, оставить ей деньги для оплаты счета за гастхоф.

Именно это пришло мне в голову. Но на меня смотрела Галлен — ох, эта восхитительная выпуклая линия ее подбородка! Покатость плеч, переходящая в тонкие руки, тонкость пальцев, таких же чувствительных, как пальцы слепого, яркость темных губ, золотисто-персиковый цвет ее румянца и бледность ее высокого лба. Она походила на созревший персик, местами освещенный солнцем.

Поэтому я спросил:

— Какую работу?

— Ну, какую-нибудь, — сказала она. — Просто для того, чтобы кто-то мог не спускать с тебя глаз и дать им знать, когда он вернется.

— Так они думают, что он вернется?

— Думаю, да, — сказала она. — А он вернется, Графф?

— А ты, случайно, не иуда, Галлен?

— О, Графф, — обиделась она. — Я только хотела предупредить тебя о том, что они что-то замышляют. — И закрылась от меня косой. — К тому же я должна знать, когда ты уедешь. Я должна знать, куда ты едешь, чтобы я могла писать тебе. И я хочу, чтобы ты писал мне, что ты вернешься.

— Сядь рядом со мной, — позвал я, но она покачала головой:

— Они считают, что он вернется, потому что тетушка сказала, будто вы любовники.

— Что за работу они придумали? — снова спросил я.

— Тебе придется носить пчел, — сказала она.

— Каких пчел?

— Которые в ульях в яблоневом саду, — пояснила Галлен. — Рои уже готовы, и их пора вносить. Это ты должен будешь делать ночью, и они полагают, что, скорее всего, ты попытаешься сбежать с ним ночью.

— А если я откажусь работать, Галлен?

— Тогда тебя арестуют, — сказала она. — Они говорят: ты бродяга, поэтому они тебя запрут. Ты помог ему бежать, и они могут взять тебя за это.

— Я могу бежать сегодняшней ночью.

— Правда? — спросила Галлен и обошла вокруг кровати Зигги, она села на нее спиной ко мне. — Если ты думаешь, что можешь это сделать, — прошептала она, — то я тебе помогу.

«Да, — подумал я, — видно, это форсития превратила луну в желтое золото и льет это золото сквозь мое окно на твои волосы — окрашивает в рыже-золотистый цвет твою восхитительную маленькую головку».