Свод
Шрифт:
Так уж произошло, что быстро нашлись причины и для того, чтобы необузданная утренняя энергия Свода быстро поутихла. Пока пан Альберт переодевался и пил разогретое вино, Якуб поведал Ричмонду о том, что привело к ним судью в столь ранний час. Стоило только англичанину снова услышать о призраке старой церкви, как у него начало портиться настроение. Он замахал руками и попросил не рассказывать ему больше об этой чертовщине. Странно, но о словах и делах Базыля Хмызы Свод, напротив, попросил рассказать поподробнее.
— Наконец-то, — довольно сказал он в тот момент,
Последние слова Свода заставили Якуба колебаться в своих недавних умозаключениях. Сомнения, касающиеся того, что этот ничего не прощающий морской волк вполне мог устроить все эти страшные спектакли людям Хмызы, заметно пошатнулись. Сегодня англичанин выглядел искренним, а его отношение к теме призраков правдоподобным.
Война даже стал корить себя за заедающую его ранее излишнюю подозрительность. Дабы окончательно её придавить Якубу оставалось только одно, поговорить с Казиком о вчерашнем вечере и ночи иностранца. Единственным, что хоть каким-то образом заостряло на себе внимание на поведении Ричи, было то, что никакие доводы не могли пошатнуть его стойкую позицию в том, что Юрасик является настоящим призраком, а не плодом чьей-то злодейской инсценировки. В противовес убеждениям англичанина, во всяком случае, этим утром, Якубу и Патковскому виделось всё иначе.
Ближе к полудню приехал староста, за которым, взвесив все «за» и «против» послали гонца. Услышав о событиях прошлой ночи, пан Станислав был сильно расстроен. К мнению Свода, изложенного Якубом о том, что Юрасик самый настоящий призрак, пан староста отнёсся со снисходительной улыбкой, поддерживая тем самым умозаключения соседей и считая, что всё это просто чья-то злая игра.
Что оставалось бедняге Своду, оказавшемуся одиноким в своих убеждениях? Он попросту притих, присутствуя при речах, их которых он по-прежнему ничего не понимал. Впрочем, во время всех этих разговоров была всё-таки одна вещь, которая не могла его не радовать — никто не обращал никакого внимания на то, сколько он выпил. Когда стало приближаться время обеда, Война к своему удивлению обнаружил, что Свод совершенно пьян.
Истопник Антось и вызванный по такому случаю Казик взяли под руки нетрезвого иностранного господина и, сопровождаемые разочарованными взглядами Войны и его гостей, повели Свода спать. Особенно расстроился по этому поводу пан Альберт, как же, на что сгодятся в наступившие времена пусть и сильные, но никуда не годные руки пьяного Ричмонда.
Вскоре староста и отставной судейский писарь, чудесным образом помолодевший лет на десять благодаря утреннему облачению в другую одежду, по предложению хозяина замка вышли в парк, дабы провести короткое время, оставшееся до обеда на свежем воздухе. Якуб же, сославшись на то, что ещё не может долго гулять, улучил несколько минут для того, чтобы в срочном порядке допросить Казика.
Найти того оказалось совсем несложно. Пользуясь поручением пана, Шыски младший
— Пан Война! — вскрикнул он.
— Т-с-с-с, — зашипел Якуб, предостерегающе прикладывая свою холодную ладонь к его губам, — ты чего орёшь, как полоумный…?
Казик ссутулился:
— Виноват, — чуть тише, но всё равно достаточно громко сказал он, — …во, застаўся каля дзверы. А што як пан Рычы прачнецца, захоча вады ці што[viii]?
— Прачнецца, — повторил за Казиком Война, — как же. Если ты его до сих пор не разбудил своим криком, его теперь и пушкой не разбудишь. Слушай, — озадачился молодой пан, — а чего это ты тут бездельничаешь? Смотри-ка, неплохо устроился. Можно и отоспаться, пока все работают, правда? А ну, — Якуб схватил Шиского за рукав, — идём…
— Куды?
— Идём, говорю, — Война вытолкал слугу подальше в тёмный коридор и прижал к стене, — выкладывай, да не юли, а не то досыта накормлю «берёзовой кашей», неделю будешь спать на пузе.
— Што выкладваць? — дрожа всем телом, судорожно выдохнул Казик. — Ну, спаў і спаў, вінаваты. А як жа? Я ж не выспаўся.
— А с чего это ты не выспался?
— Ды я ж чуць не паў ночы сядзеў, сачыў[ix] за панам Сводам...
— Сачыў? — ослабляя хватку, переспросил Якуб. — Это хорошо, э-э-это, правильно. Ну, тогда рассказывай...
— Што? — снова задрожал Казик.
— Я тебе сейчас дам «што?». Говори, куда пан Свод ночью ездил?
— Куды ездзіў? — тупо переспросил слуга. — Ён нікуды не ездзіў. Вось вам свенты крыж[x], — Шыски размашисто перекрестился, — як пайшоў спачываць, дык да раніцы з-пад коўдры не вылазіў[xi]...
— Ой, не дури, Казик, не дури. Ведь я, — соврал Якуб, — и за тобой поставил человека присматривать, и он мне говорил, что ты так дрых под дверью пана Ричмонда, что ничего вокруг себя не слышал.
— Я? — не сдавался Шыски.
— Ты, Казик, ты.
— Далі бог, пан Война. Я і тут сядзеў, і ў шчыліну заглядваў, а ён, гэта, ну, храпе[xii]...
— Ох, и крутишь ты, Казик. Я ведь тебя по-хорошему просил. Что мне теперь, самому ночевать у двери. Не, хлапец, так не будет. Я лучше твоему отцу расскажу, что ты у него ключ от погреба таскаешь, да намекну, что мне такой работник не нужен? Пусть тогда отец за двоих работает и ещё за Сводом следит…
Шыски насупился:
— Як пан хцэ, — понуро пробубнил он, — але ж я пабажыўся не дзеля таго, каб наверх таго хлусіць[xiii]...
Война снова посмотрел в чистые глаза Казика и понял, что тот не врёт. Пан встряхнулся и бодро хлопнул слугу по плечу:
— Ну, не дуйся, хлапец. Не скажу я ничего Мареку. Однако же теперь давай договоримся по-другому. Ты слышал про то, что возле старой церкви объявился Юрасик?
— Казик кивнул.
— Так вот, — продолжал Война, — пан Свод страшно боится всяких нябожчыкаў і прывідаў[xiv]. Ты ему ничего не рассказывай из того, что народ там про всё это болтает…, — Война, опомнившись, с досадой махнул рукой, — хотя, как же ты ему всё это расскажешь?