Сводные. Дилогия
Шрифт:
— Я сейчас не про на коронавирус, Юль.
— Не понимаю, о чем ты, Лея, — осипшим голосом отозвалась я. — У меня все прекрасно.
***
Кинотеатры города все еще были закрыты, поэтому просмотры фильмов в комнате отдыха по вечерам пользовались особой популярностью среди студентов Академии. Устроившись в больших креслах-мешках танцовщики отдыхали в те редкие минуты, когда не стояли у станков и не обливались семью потами.
После разговора с Леей иду в комнату отдыха вместе со своим классом, чтобы хоть как-то убить время и не гонять в голове одну и ту же мысль, которая
Ужин в меня совершенно не влез.
После разговора с Леей и до сих пор низ живота тянет так, словно я, как аллигатор, наглоталась камней, а не хлеба.
А ведь цикл и правда скоро должен закончиться. Правда, кажется, это должно было случиться раньше… Но моя ложь дома, что у меня критические дни, сбила меня с толку. Я никогда не вела календарь. Не следила за датами. Не было причин для беспокойства. И парня у меня не было, а организм работал как часы…
Раньше, да, Юль?
Нет, не может этого быть! Скоро… Скоро они опять придут, и тогда я позвоню Лее и скажу, что она ошиблась и нет ничего такого в том, чтобы съесть половину батона хлеба. Даже если ты балерина! Просто задержка из-за нервов, тренировок, усталости. Так тоже сплошь и рядом бывает.
Фильм уже начался, когда мой курс присоединился к остальным. В полумраке я тщетно выискивала свободный мешок, но нашла только один… Возле Розенберга.
Мое замешательство не остается для него незамеченным. Поднявшись со своего места, Яков подходит ближе и кивком указывает на соседний со своим мешок.
— Садись. И перестань уже меня шарахаться, Юль. Нам еще долго вместе работать, чем быстрее забудем случившееся, тем лучше.
Возвращаться в пустую спальню хочется еще меньше, чем сидеть рядом с Розенбергом. А кино поможет хоть немного отвлечься.
Опустившись на единственный свободный мешок, смотрю в телевизор. И не понимаю происходящего. Организм живет своей жизнью, а тяжесть в животе не проходит.
— Все нормально? — нагибается ко мне Яков. — Ты какая-то бледная. А еще падение это… Температуру мерила?
Кивнула и отодвинулась, но Розенберг намека не понял.
— Со мной все нормально. Просто живот болит. Дай фильм посмотреть.
Впрочем, избавиться от внимания семейства Розенбергов нелегко.
На телефон приходит очередное сообщение от Леи.
«Есть новости?»
Живот разболелся только сильнее. Не стоило столько хлеба и сметаны есть. В этом все дело. Не привыкла к такой пище.
Осушаю бутылку воды, которую взяла с собой, но жидкость словно встает поперек горла. Дышать становится только сложнее. Снова звенит телефон, лежащий на полу возле мешка. Если это снова Лея, сейчас я ей все выскажу…
Нагибаюсь к полу, но понимаю, что это было ошибкой — все содержимое моего желудка взмывает к горлу.
Срываюсь с места и, вылетев из комнаты, мчу по коридору до дамской комнаты. А там прямо к одному из унитазов.
Проклятье!
Меня колотит от страха, озноба, паники и боли. На дрожащих ногах выхожу из кабинки, споласкиваю лицо и рот.
Просто сорвала поджелудочную. Да. Вот что это.
Так
Еще раз сполоснула лицо, убирая испарину со лба. Досчитаю до трех и возвращаюсь…
Но тогда же из другой кабинки вышла Ева Бертольдовна.
Преподавательский туалет. Черт возьми!
А до студенческого я бы не добежала.
— Что такое, Дмитриева?
Больше никакой Юленьки, мелькает в голове. Больше ничего, как раньше не будет.
— Ничего, все в порядке, Ева Бертольдовна. Простите, я случайно…
Хотела юркнуть в коридор, но преподавательница не позволила. Захлопнув перед самым моим носом дверь, Ева Бертольдовна смерила меня с головы до ног внимательным взглядом.
— Ты температуру утром мерила?
— Да, все в порядке. Я не заболела, Ева Бертольдовна, я поджелудочную сорвала… Из-за диеты. Я всегда страдала желудком…
— Разумеется. Но сейчас ты пойдешь за мной, Дмитриева. И сделаешь все, что я тебе скажу, поняла?
Покинув дамскую комнату, вместе прошли в кабинет Евы Бертольдовны.
— Садись.
Сажусь и стискиваю ледяные на ощупь пальцы. Мне очень холодно, на лбу испарина. Ева Бертольдовна опускается за свой письменный стол, недолго что-то ищет в ящиках и протягивает мне плоскую коробочку, как из-под таблеток.
Но это не лекарство или ферменты для поджелудочной.
Это тест на беременность.
— Ты сейчас вернешься в свою спальню, Дмитриева. И сделаешь тест. После я жду тебя здесь с результатом.
— Это не… Я не беременна.
Ева Бертольдовна вскидывает одну бровь, обдавая презрительным взглядом.
— Знаешь, сколько раз я слышала эти слова в своем кабинете, Дмитриева? Чаще, чем хотелось бы. Почему-то девочки никак не поймут, что нельзя рисковать и надеяться на «авось», а нужно сосредоточиться на балете. Ты была именно такой, Юля. Целеустремленной, влюбленной в танец… Не мое дело спрашивать, как это произошло и когда. Важно одно — как можно скорее исправить эту ошибку, пока не стало слишком поздно.
— Исправить? — мой голос едва слышно.
Ева Бертольдовна складывает руки на столе перед собой и подается ко мне.
— Время сейчас тяжелое. Мы можем сказать всем остальным, что у тебя вирус, и тогда у тебя будет целых две недели, чтобы привести себя в форму. В противном случае… Ни о каком выпускном экзамене речи быть не может. Ты возьмешь академотпуск и, может быть, вернешься к обучению через год, чтобы сдать экзамены. А может не вернуться вообще. Как ты думаешь, через год тебе доверят главную партию в спектакле, как сейчас, Дмитриева? Нет. За год у нас будет новая прима Академии. А серьезный перерыв ударит по твоей карьере и, фактически, она закончится, так и не начавшись. Сейчас ты должна сделать выбор. На одной чаше весов — твое блестящее будущее. На другой — недоразумение, которое будет стоить тебе карьеры. Сделай тест, Дмитриева, и не вздумай обмануть меня. Не проси кого-то из девочек делать его за тебя. Беременность это не прыщ, скрыть ее не получится.