Сводный экипаж

Валин Юрий Павлович

— Дойдет, — заверил Сан. — Она ловкая, а тут, пивсенаму, недалеко.

— Дойдет. Про нож она не забыла, — сказал внимательный Тисе.

Именно. Перед леерами то самое, жизненно-нужное касание — проверка ножен.

Энди спустился в каюту. Слишком большая коробка отсека, койка, тут даже ноги можно

вытянуть. Когда-то на этом тюфяке сдох позабытый лейтенант Келлог. Новому владельцу каюты сейчас тоже хотелось умереть. Но здесь пахло давно закончившимся шкиперским табаком и строгой легкостью летучих женщин. Они все сделали правильно. Высший уровень личной игры, да ух-ух.

Очки были сняты, глаза закрыты, но звуки катера никуда не делись.

— Да чего волноваться, нухна. Дойдет она до этого, как его, Зурбагана, — заверял команду гребец. — Кстати, название какое-то знакомое. Кажется, кабаку нас так назывался. Ну, то еще в позапрошлой жизни было, чтоб ее в писопу…

— Ы-ы-ыхх! — с чувством сказала Ша.

— Чего это я дебил?! — обиделся Сан. — Может, чего и путаю, так чего тут удивительного, вжеена. Побывала бы ты в киборгах, посмотрел бы я на тебя…

Энди заснул. На редкость крепко, поскольку неуверенность последних дней осталась в прошлом, переиграть партию при всем желании уже невозможно. Все сделано.

Проснулся шкипер уже в сумерках. Катер покачивался — ветер изменился, все шло, как предвещал ненавидящий свое проклятое научное колдовство, но отлично чувствовавший погоду. Тисе.

— Эй, на борту? Чего делаем, отчего стоим? — заорал Энди.

— Рыбу удим, — отозвался гребец. — А плыть команды не было. Да и темновато уже, чоегнпы. «Банок» кругом полно.

— Поднимай пары, хватит черноперку дразнить, — призвал шкипер, натягивая сапоги.

«Снукер» двинулся на восток, а очередная

ночь спустилась совсем летняя, темная с чернильными непроницаемыми пятнами глубин и бледными, серебрящимися лунной чешуей, полосами отмель.

— Да не волнуйся ты, — Сан благоухал свежепожареной рыбой. — Дойдет она. Приютят. Там не чужие люди.

— Не нужно ее «ютить». Она свое всегда с лихвой отработает, — проворчал шкипер.

— Тем более. Вообще не пойму я тебя. Ловкая такая девка, даже почти хорошенькая, вот я бы… — гребец покосился на Энди и быстро сказал: — Спать я пошел, вженгона…

Исправно дышало котельное сердце катера, дышали волны, колыхалось над мачтой звездное небо. Тяжелый день кончился. Все было правильно, и мартышка не сплоховала, вот только опять напоследок в словах запуталась. «Ты еще пожалеешь» — это неправильно. «Жалел» — «жалею» — «буду жалеть» — вот такие свинцовые шары неспешно раскатились по игровому полю.

Ночное море жило и радовалось лету и сестрам-лунам, а катер спал. Хотя и не весь — бесшумно завалилась в рубку шуршулла, вскарабкалась к лобовому стеклу. Вместе смотрели в блистающую темноту.

— Сю, — мудро отметил проницательный грызун.

— Именно. А у нас здесь только рыба и швабра. Что мы еще можем дать?

Шуршулла согласно дернула пушистым шариком хвоста. В рыбу грызун вообще по жизни категорически не верил, а в швабру… В швабру верят все, но нельзя же выстроить на швабре все свое личное мироздание?

Будет восток и новые карты, а очертания островов и проливов на захватанных лапами, закапанных жиром и полустертых листах старых карт померкнут и забудутся. Так всегда случается. Игра сложна, но в ней есть свои нерушимые правила.