Своенравная леди
Шрифт:
— Не волнуйтесь, мистер Бранд, — сказал доктор. — Она поправится. Ей много пришлось вынести, и она очень страдает. Но миссис Бранд молода и здорова и скоро забудет обо всем. Через несколько недель она даже не вспомнит о том, что с ней произошло. И вы тоже.
Остин не смотрел на врача. Он не отрывал взгляда от своей спящей жены.
— Пожалуйста, оставьте нас одних, — попросил он.
— Хорошо, — кивнул доктор и сделал знак сестре удалиться. Они ушли, а Остин стоял и смотрел на Сюзетту.
— Моя драгоценная Сюзетта, — тихо сказал он, — сможешь ли ты когда-нибудь забыть то, что с тобой случилось? В силах ли я помочь
Остин умолк, поднес руку Сюзетты к губам и поцеловал ее ладонь.
— Прости меня, прости, — шептал он. — Я все забуду, если забудешь ты. Я буду чутким и терпеливым. Я знаю, что этот зверь причинил тебе боль, дорогая, но это больше не повторится. Я застрелил его. Он никогда уже не прикоснется к тебе. Никогда. Никогда, никогда!
Жаркое солнце село, а Остин все еще стоял, склонившись над женой. Слезы его высохли.
— Сюзетта, все будет так же, как прежде, — все время повторял он.
Произнося эти слова, Остин чувствовал, что прошлое уже не вернется.
Бледную, молчаливую Сюзетту посадили в «Альфу» на железнодорожной станции маленького городка в горах. Чуткий Остин с пониманием относился к молчанию жены. Он спросил, нужна ли ей помощь Мэдж. Сюзетта безучастно посмотрела на Остина, и он, улыбнувшись, сказал:
— Держу пари, тебе хочется немного посидеть.
Он подвел ее к парчовому дивану и помог сесть. Поезд тронулся.
Прошло несколько часов, а Сюзетта по-прежнему не отрываясь смотрела в окно. Встревоженный, Остин взглянул на нетронутый поднос с едой, стоявший перед ней на мраморном столике, и покачал головой. Он не будет заставлять жену: она поест, когда проголодается. Остин налил себе немного бурбона, закурил сигару и стал тихо расхаживать по купе. Поезд медленно приближался к дому.
Сюзетта сидела у окна, устремив взгляд в одну точку. Горы остались позади, растворившись в голубоватой дымке на горизонте. Глаза Сюзетты были прикованы к этим горам. Она чувствовала, что пока может видеть горы Чисос, где они с Каэтано провели такие счастливые дни, связь между ними не разорвется. Именно там, в суровом горном лесу, они с Каэтано впервые занимались любовью; потом он повез ее в Пунта-де-ла-Сьерра и домой, в Мексику. Чудесное, счастливое время! На Кафедральной горе она в последний раз смотрела на Каэтано, держала его в своих объятиях. Там она потеряла его.
Сюзетта почувствовала резь в глазах. Она не хотела отрывать взгляда от горных вершин. Когда они исчезнут из виду, в прошлое уйдет и Каэтано, и их неродившийся ребенок. Сюзетта не увидит их, пока сама не последует за ними в могилу. Когда жаркое солнце пустыни медленно спустилось за горизонт, исчезли горы. И Каэтано. Сюзетта тихо заплакала. Она вздрогнула, почувствовав, что Остин коснулся ее плеча.
— Дорогая, — ласково сказал он, — ты позволишь Мэдж помочь тебе лечь?
Больше не было смысла бодрствовать. Больше не было смысла жить. А сон очень похож на смерть. Сюзетта кивнула. Остин облегченно вздохнул и поспешно вызвал Мэдж.
В течение всего долгого путешествия домой, в Джексборо, Остин и Сюзетта почти не разговаривали. Остин приготовился к худшему и твердо решил сделать возвращение жены домой как можно менее болезненным.
После того как Мэдж помогла Сюзетте раздеться, принять
— Послушай меня, Сюзетта, — ласково начал он. — Я, конечно, не знаю, через что тебе пришлось пройти. Не знаю, что ты чувствуешь, — и никто не знает. Но я люблю тебя и сделаю все, чтобы твоя боль прошла. Я не стану расспрашивать тебя о том, что произошло, но я всегда рядом, и если я буду нужен тебе, мои объятия всегда открыты для тебя. Я здесь только ради тебя, и я буду для тебя тем, кем ты захочешь, — отцом, мужем, любовником или другом.
Он нежно поцеловал ее в висок.
— Спасибо, — вымолвила Сюзетта.
Это были ее первые слова, обращенные к нему. Оживившись, Остин улыбнулся:
— Я буду в соседней комнате. Спокойной ночи, дорогая.
К югу от границы с Мексикой, в крошечной комнатке на окраине сонной деревушки Сан-Карлос, лежал тяжелораненый Каэтано. Через открытое окно в помещение проникали последние красноватые лучи заходящего солнца. Издалека доносился звон колокола.
Дверь открылась, и в комнату вошел Панчо Монтойя с пыльным сомбреро в руке. Нервно теребя поля грязной шляпы, он приблизился к лежащему в постели молодому человеку.
Со слезами на глазах маленький человечек сжал плечо Каэтано. Он попытался заговорить, но не смог. Каэтано поднял руку, приветствуя Панчо.
— Прошу тебя, друг мой, не печалься.
— Я так рад, что ты выжил, — шмыгнув носом, сказал Панчо. — Это просто чудо, что тебе удалось уйти. Чудо, что ты остался жив после того, как этот человек выстрелил в тебя.
— Меня трудно убить. Бранд решил, что я мертв. Я обязан жизнью Угольку. Придя в себя, я так ослаб от потери крови, что едва натянул штаны. Я позвал Уголька, и он спустил меня к подножию горы. Я не помню, как доехал. Ладно, хватит обо мне.
В темных глазах Каэтано застыл вопрос.
— Ее везут домой, в Джексборо, — шепотом сказал Панчо. Она была в больнице в Мерфисвиле. — Он склонил голову и добавил: — Она потеряла ребенка, Каэтано. Мне очень жаль.
Он поднял глаза на Каэтано и вновь похлопал его по плечу.
Каэтано взмахом руки отпустил своего старшего товарища. Панчо попятился. Ему очень хотелось утешить молодого человека, которого он так любил. Зная Каэтано, он понимал, что тот страдает, что он любил прекрасную светловолосую женщину, как никого на этой земле. Каэтано был с ней другим, совсем другим. Потеряв ее и ребенка, он страдал сильнее, чем когда-либо в своей жизни. Панчо покачал седой головой и вышел.
Каэтано крепко зажмурился. Из окна доносились крики детей, отчетливо слышные в тихом вечернем воздухе. Где-то вдали лаяла собака. Под окном юной девушки бренчала одинокая гитара ее возлюбленного, и легкий ветерок разносил грустную мелодию.
Каэтано никак не мог избавиться от застрявшего в горле кома, сдержать жгучие слезы, наполнявшие его черные печальные глаза. Каэтано не плакал с четырнадцати лет, с того дня, как умерла его мать. С тех пор его жизнь была суровой и переменчивой, он видел смерть других людей, убивал, сам бывал на волосок от гибели. Но никто не был настолько близок ему, чтобы заставить страдать. Он вел неспокойную и опасную жизнь и никому не отдавал свое сердце. А потом похитил Сюзетту.