Свои-чужие

Пэтчетт Энн

— Простите. — Женщина взглянула на Казинса и улыбнулась ему. — Фиксу не говорите, что это я, ладно?

Ему было нетрудно пообещать — эту загорелую он никогда прежде не видел.

— А вот и наша девочка. — Какой-то мужчина улыбнулся ребенку и похлопал Казинса по плечу.

За кого они его принимают? Никто не спросил, кто он такой. Один Дик Спенсер знал его тут — и тот убрался восвояси. Покуда Казинс лавировал сквозь толпу на кухню, его снова и снова на каждом шагу останавливали и окружали. Вокруг только и было слышно: «Ах ты лапочка!», «Привет-привет, моя красавица!». А девочка вправду была чудесная — теперь, при свете, он и сам это видел. Вылитая мама, и кожа такая же, и глазки широко расставлены — слышалось

со всех сторон. Ну, копия Беверли. Он держал ее на сгибе руки. Девочка то приоткрывала глаза — сверкающие синие маячки, — то снова закрывала, будто проверяла, по-прежнему ли она у него на руках. Ей было уютно и удобно там, как любому из его собственных детей. Он умел держать их.

— Вы ей явно нравитесь, — сказал человек с кобурой под мышкой.

На кухне курили несколько женщин. И пепел стряхивали в чашки — верный признак того, что увеселились вконец. Теперь оставалось только ждать, когда мужья скажут им, что пора по домам.

— О-о, кто пришел… — протянула одна, и все уставились на Казинса.

— А где Фикс? — спросил тот.

— Не знаю, — пожала плечами женщина. — Вы уходить собрались? Давайте я возьму. — И протянула руки.

Однако он не собирался доверять ребенка первым встречным и со словами: «Я его поищу» — попятился.

Казинсу казалось, что он уже целый час кружит по дому Китингов, отыскивая сначала дочку Фикса, а потом его самого. Наконец хозяин обнаружился на заднем дворе, где беседовал со священником. Девушки, с которой тот танцевал, нигде видно не было. Людей на лужайке, да и не только на лужайке, заметно поубавилось. И солнечные лучи пробивались сквозь ветви апельсиновых деревьев уже сильно наискосок. Высоко над головой Казинс увидел единственный уцелевший апельсин, который непонятно как проглядели в угаре соковыжимания, привстал на цыпочки, высвободил одну руку — девочка покачивалась у него на другой — и сорвал.

— Господи, — сказал Фикс, вскинув на него глаза. — Где ж вас носило-то?

— Вас искал, — ответил Казинс.

— Да я все время тут был.

«В следующий раз вот сам себя и ищи» — чуть было не вырвалось у Казинса, но он совладал с собой:

— Тут, но не там, где я вас оставил.

Фикс поднялся и принял ребенка без изъявлений благодарности и прочих церемоний. В ходе передачи девочка недовольно пискнула, но сейчас же прильнула к отцовской груди и заснула. Рука у Казинса лишилась привычной уже тяжести, и ему не понравилось это ощущение. Сильно не понравилось. Фикс заметил пятнышко на лбу дочери.

— Ее что — роняли?

— Это губная помада.

— Ну-у, — сказал пастор, собирая себя со стула, — вот и мне пора. Через полчаса у нас в церкви будут угощать спагетти. Всех приглашаю.

Они попрощались, и отец Джо Майк в окружении свиты прихожан прошествовал к воротам, как святой Патрик Даунийский. Паства махала Фиксу на прощание и желала доброго вечера. Был еще не вечер, но и уже не день. Вечеринка затянулись.

Казинс выждал еще минутку в надежде, что Беверли, верная своему слову, придет за ребенком, но она все не приходила, а вот ему давным-давно пора было уходить.

— Я так и не знаю, как ее зовут, — сказал он.

— Франсис.

— Правда? — Казинс снова взглянул на миловидную малютку. — Вы дали ей свое имя?

Фикс кивнул:

— Сколько носов было разбито из-за него в детстве. Каждый пацан в округе считал своим долгом сообщить мне, что у меня девчачье имя. Ну вот я и решил назвать дочку Франсис.

— А если бы мальчик родился?

— Мальчика я бы назвал Фрэнсисом, — сказал Фикс, и Казинс снова почувствовал себя идиотом. — Первую нашу мы назвали в честь дочки Кеннеди. Я думал, ну и ладно… Подождем, думал, но вот… — Фикс замолчал и взглянул на ребенка. Между рождением первой и второй дочери у Беверли случился выкидыш на позднем сроке. Ваше счастье,

говорил им потом доктор, что смогла вторую выносить, но не рассказывать же об этом заместителю окружного прокурора. — Так оно и вышло.

— Славное имя, — сказал Казинс, хотя на самом деле подумал: повезло малышке, что не родилась мальчиком.

— А у вас как? — спросил Фикс. — Дома небось Альберт-младший?

— Сына зовут Кэлвин. Кэл. И ни одну из дочек Альбертой не назвали.

— Вы сказали — еще одного ждете?

— В декабре, — ответил Казинс, и ему вспомнилось, как перед рождением Кэла они с Терезой, лежа в темной спальне, перебирали имена. Одно забраковали, потому что так звали мальчика, с которым Тереза училась в начальной школе: рубашка у него вечно была в пятнах, он грыз ногти и был всеобщим посмешищем. Другое не понравилось Казинсу — напомнило одного неприятного паренька из детства, хулигана. Но потом добрались до Кэла, и обоим понравилось. Примерно так же выбирали они имя для Холли. Кажется, потратили меньше времени и, кажется, не обсуждали это в постели, когда ее голова лежала на его плече, а его рука — у нее на животе, но придумали вместе. И не в чью-то честь или в память, а просто дали девочке это имя, потому что решили: оно красивое. А Джанетт? Он не помнил, чтобы они вообще обсуждали, как ее назвать. Он опоздал тогда в клинику — единственный раз — и, если память ему не изменяла, как только вошел в палату, Тереза сказала: «Это Джанетт». Но если бы Казинса спросили, он сказал бы, что хочет Дафну. Теперь надо обсудить, как назвать следующего. По крайней мере будет о чем поговорить.

— Назовите Альбертом, — сказал Фикс.

— Это если мальчик.

— Мальчик и будет. Обязательно.

Казинс взглянул, как спит Франсис на руках у отца, и подумал, что ничего страшного, если родится еще одна девочка. Но если все-таки окажется мальчик, можно будет назвать его Альбертом.

— Вы уверены?

— Абсолютно, — ответил Фикс.

Он так и не рассказал об этом Терезе, но в клинике, в комнате ожидания заполнил свидетельство о рождении — Альберт Джон Казинс — как бы на самого себя. Терезе никогда особо не нравилось имя мужа, но возможности оспорить принятое Казинсом решение ей не представилось. И, вернувшись домой, она стала называть сына Элби — «Эл-биии». Казинс возражал, но делать было нечего. И правда — что он мог сделать? Другим детям понравилось. И они тоже стали называть брата Элби.

2

— Так ты говоришь, это ты назвал его Элби? — спросила Франни.

— Нет, не я, — ответил ее отец, пока они следом за медсестрой шли по длинному, ярко освещенному холлу. — Я бы никогда не допустил, чтобы Элби досталось такое дурацкое имя. Будь уверена — очень многие проблемы этого мальчика берут начало в его имени.

— Все же, наверно, дело не только в его имени, — сказала Франни, вспомнив все, что знала о сводном брате.

— А тебе известно, что я вытащил его однажды из изолятора для несовершеннолетних? В четырнадцать лет он попытался поджечь школу.

— Я помню, — сказала Франни.

— Мама позвонила мне и попросила помочь. — Он постучал себя по груди. — Меня попросила. И сказала, что это — ради нее… Можно подумать, мне хочется что-то делать ради нее. Если вспомнить, сколько у Берта знакомых копов в Лос-Анджелесе, поневоле удивишься, зачем я им сдался.

— Ты помог Элби. Он был тогда мальчишкой, и ты помог ему. Так что — все правильно.

— Он даже толком не знал, как устроить нормальный пожар. Я вытащил его из колонии и привез к твоему дядюшке Тому, который в ту пору перевелся в Лос-Анджелес и служил в пожарной охране. И сказал ему так: «Ты хотел спалить школу, полную детей, — ну так вот: здесь работают ребята, которые могут научить тебя, как это делается». И знаешь, что он мне ответил?