Свои
Шрифт:
Высокие, худощавые, они уже тогда по два-три раза в неделю играли в теннис и ходили плавать в бассейн. Бойков происходил из советской элиты, его дед участвовал в революции. Род Голенищевых упоминался в летописях еще с четырнадцатого века.
Бойков вез фильм об архитекторах, Голенищев — экранизацию по Тургеневу. Программа была сбалансированной: фильм по произведению русской классики, фильм о советской интеллигенции, фильм о колхозном крестьянстве.
Таможенники рассматривали актрис и не заставили нас открывать чемоданы. Немецкие марки я положил в карман брюк — вряд ли меня будут обыскивать.
Потом был пограничный контроль.
После пересечения аэропортовской границы Голенищев пригласил в бар, взял для всех виски с содовой, соленые орешки, актрисам — по плитке шоколада.
— Директор опаздывает? — предположил я.
— Он идет через VIP, — объяснил мне Бойков. Так я впервые узнал, что пассажиры делятся на обычных и особо важных персон с дипломатическими или служебными паспортами.
Директор студии появился в салоне самолета за несколько минут до вылета и прошел в отсек первого класса, мы летели в бизнес-классе.
Нам предложили вина, можно было заказать рыбу или мясо, — на внутренних рейсах уже не давали курицу, ограничиваясь бутербродом и стаканом сока.
Мое место в самолете оказалось рядом с Бойковым, и я его спросил:
— Директор студии кто по образованию?
— Никто.
— Но он где-то учился?
— Наверное, в церковно-приходской школе. Но личность уникальная.
— В чем?
— Он деревенский. То ли рязанский, то ли псковский. В общем, исконно-посконный. В армии служил в пограничниках, после демобилизации приехал в Москву, устроился на завод, выбрали секретарем комсомола. В тридцать седьмом году в ЦК комсомола многих вместе со старшими товарищами постреляли и в ЦК бросили рабочих выдвиженцев. А тут война. Комсомол готовил молодых диверсантов. ТТ участвовал в их подготовке как бывший пограничник.
— А почему ТТ?
— Потому что Трофимов Трофим. Его на студии зовут Трофим, но чаще ТТ. Почти всех, кого они готовили, немцы раскрыли сразу же.
— Почему?
— А всем диверсантам давали нижнее армейское белье. Немцы тех, кого подозревали, тут же раздевали до исподнего. Если в армейском, тут же расстреливали. Говорят, и нашу национальную героиню Зою Космодемьянскую тоже так же раскололи. Потом он был в Главном штабе партизанского движения, вроде даже прыгал с парашютом в тыл к немцам. После войны его бросили на профсоюзную работу, потом он работал в Моссовете, потом в милиции.
— А почему в милиции?
— Наверное, заслали как бывшего партизана, потом в Министерстве культуры заместителем министра, и вот уже пять лет на студии. Вроде даже стал в кино что-то понимать. А первый раз, когда он смотрел материал на двух пленках, сделал замечание, мол, главный герой небрежно одет, переоденьте поприличнее, не понимая, что фильм уже снят и ничего изменить нельзя. В общем, нормальный функционер.
Я запомнил все, что рассказал режиссер, у меня потом будет возможность о всех возникших неясностях спросить самого ТТ. Теперь я тоже его так называю.
В Берлине мы получили багаж. Я заметил, что ТТ с трудом нес свой большой чемодан. Я молча взял у него чемодан, он улыбнулся мне, и, наверное, с этой минуты началась наша дружба, хотя вначале наши отношения дружбой трудно было назвать. Скорее покровительство, помощь и передача опыта. У него, как и у Афанасия, не было детей.
Обычно рейсы Аэрофлота опаздывали, как минимум, на
Мы ехали в трех машинах, ТТ взял меня в свою, и я переводил их дорожный разговор с заместителем министра, переводчица села к режиссерам, а русскоговорящий чиновник — к актрисам.
Каждого из нас поселили в одноместном номере, ТТ разместился в двухкомнатном люксе. Из окна моего номера была видна большая берлинская телевизионная башня, меньшая, чем Останкинская в Москве. В Москве, если удавалось, строили все самое крупное в Европе.
По фильмам я знал, что путешественники-мужчины всегда в гостиницах принимали душ и меняли рубашки. Душ я принимать не стал, но рубашку переменил.
Министр культуры устроил в честь нашей делегации обед, запомнились огромные свиные ножки и розовое пиво, которое я попробовал впервые и больше не пил никогда, предпочитая немецкое традиционное. Министр попросил меня рассказать о судьбе Алекса Энке, человека, который воевал с немецким фашизмом и вынужден был скрывать, что он немец. Я рассказывал по-немецки, а переводчица переводила для русских.
— У этой истории может быть счастливый конец, — сказал министр. — Алекс мог вернуться в Германскую Демократическую Республику, на свою историческую родину.
— Вполне, — ответил ТТ. — Только вначале отсидел бы лет десять в лагере.
— Лучше без лагеря, — сказал министр.
— Без лагеря будет неправда, — ответил ТТ.
— Если мы решим снимать фильм о немце, советском солдате, вы окажете нам помощь в консультациях и, возможно, даже сниметесь в таком фильме? — спросил меня министр.
— Окажет и снимется, — ответил за меня ТТ.
— Конечно, если у вас будет время и вы не будете заняты на съемках в других фильмах.
— Если вы будете снимать такой фильм, он не будет занят в других фильмах, мы его просто не утвердим на другие роли.
Немцы смеялись. Им нравилась беспардонная определенность ТТ. В город Геру мы выезжали на следующий день. После обеда я ходил по Берлину и заходил в магазины. Уже много написано о шоке, который переживал каждый советский человек, впервые увидев европейские магазины. В Берлине были и магазины «Эксклюзив» — более высокого класса, с западноевропейскими товарами. В Москве они назывались «Березками», в Чехословакии — «Тузексами». В Москве и в Праге в таких магазинах расплачивались чеками, которые покупались за валюту. В Германии можно было расплачиваться марками, только по более высокой цене, чем в обычных берлинских универмагах. Я знал, что мне необходимо: к зиме теплая суконная куртка, джемпер, свитер, теплые сапоги.