Свои
Шрифт:
— Есть.
— И ты с нею живешь, как с женщиной?
— Естественно, она же женщина.
— Но она же старше тебя в два раза.
— Она еще молодая женщина.
— Ты ее любишь?
— Нет… Не люблю.
— Но разве так можно?
— Выходит, что можно. Такие случаи и в литературе описаны.
— Значит, у тебя просто животная страсть?
— Просто страсть. Я раньше не знал, что это так приятно.
В это время физрук, который дежурил на вечере, хлопнул в ладони и отключил магнитофон.
— Вечер закончен. Прошу очистить помещение.
Физрук был из офицеров, сокращенных из армии.
—
Вера кивнула. Я подождал, пока она наденет пальто, и мы пошли к ее дому во дворе больницы. Все главные врачи и до ее отца, и после него жили в этом доме.
То, что за нами шли, я определил сразу. На освещенном месте у сберкассы я увидел, что их пятеро.
— А ты куда собираешься поступать? — спрашивала Вера.
— На актерский в театральное училище или Институт кинематографии.
— Но там же ужасные конкурсы!
— В медицинский не меньше. И тоже можно провалиться.
— Если я провалюсь, буду поступать еще и еще.
— Я тоже.
— Наши мальчишки собираются поступать в военные училища.
Я не сказал, что тоже думаю о военном училище. Она считала меня особенным, и я старался показаться ей особенным. Она рассказывала, почему хочет стать врачом, почему-то окулистом. Я не мог сосредоточиться на разговоре, прикидывая, какой маршрут выбрать к дому. В том, что они меня перехватят, я не сомневался. Воротников подговорил Шмагу из девятого класса, моего ровесника, он тоже отстал, просидев в пятом классе два года. Шмага учился плохо, и ему не светило ничего, кроме технического училища. Он был сильным и плотным, хорошо держал удар. Он так же, как и я, рос без отца, мать ему денег не давала. Но, в отличие от меня, он не собирал клюкву и хмель, чтобы иметь деньги на кино и папиросы, а отбирал их у младших. У своих ровесников он занимал и никогда не отдавал. Он попытался занять и у меня, я не дал, он стал приставать, мы подрались. Он разбил мне нос, но сам неделю ходил с синяком под глазом. Я знал, что он обязательно сделает попытку подавить меня, у него было трое помощников из его класса, они хотели стать такими же, как Шмага, чтобы их боялись. Воротников этим воспользовался и подговорил Шмагу, которому к тому же, наверное, было приятно услужить сыну секретаря райкома. Но я давно подготовился к возможному нападению. Набрал железных прутьев от бетонной арматуры, заточил их и спрятал в трех местах: в городском сквере, у ограды кладбища, у железнодорожного переезда.
— До свидания, — сказала Вера. — Ты сегодня какой-то странный. — И она протянула руку.
— Не больше, чем вчера, — ответил я. Подождал, пока ей откроют двери, и бросился в сторону сквера. По их уже близкому дыханию за спиной я понял, что меня перехватят среди скамеек сквера, и побежал через дворы к железнодорожному переезду, понимая, что во дворах им не разойтись и они побегут толпой. Я хорошо бегал и через минуту уже достиг переезда и выдернул железный прут из-под трухлявой доски. Первым я ударил Шмагу по руке возле плеча, теперь эту руку он сутки, как минимум, поднять не сможет; Воротникову досталось по ногам, и он тут же сел и заплакал от боли. Выставив заточенный конец железного прута, я шел на остальных, и они бросились бежать, оставив Воротникова, который пытался встать.
— Еще одна такая попытка, и я тебя убью, — пообещал
— Тебя посадят.
— Возможно. Но я буду жить, а тебя не будет. Ты умрешь, не дожив до семнадцати лет. И тебя никто не убережет, — я достал нож, — ни отец, ни милиция. Я убью тебя или в школе, или по дороге домой, или в кино. Подойду сзади и ткну в спину.
Воротников больше не пытался встать. Он смотрел на меня, быстро моргал и плакал. И я пошел домой. Прут спрятал на огороде подполковника, а на следующий день, идя в школу, я оставил нож дома.
Меня взяли после первого урока. На перемене меня вызвали в кабинет директора, и я увидел молодого лейтенанта — не из наших местных, он закончил милицейскую школу в Омске — и старшину Сычева. Сколько я себя помнил, он всегда был старшиной и доводился матери родственником, но очень дальним. Мой дед был внучатым племянником деда Сычева. Директор школы, когда я вошел, сказал:
— Это он.
— Знаем мы его, — ответил мой дальний родственник Сычев.
— Пройдемте с нами, — сказал лейтенант.
— Не пойду. Не имеете права без санкции прокурора.
— Потащим, — пообещал лейтенант.
— Тащите. — И я сел на пол.
Лейтенант и старшина взяли меня под руки, я подогнул ноги, поэтому тащить меня не могли, а понесли к двери.
— Не донесете, — сказал директор. — До милиции далеко.
Меня опустили на пол. Когда я попал в туберкулезную больницу в палату для взрослых, в ней лежал переведенный из тюремной больницы подследственный Захар Захаров. Он уже дважды пытался сбежать из больницы, и, когда его снова решили поместить в тюрьму, он так же сел, подогнув ноги, и двое конвоиров потащили его по коридору, а потом по двору к тюремной машине. Меня милиционерам пришлось бы тащить через весь райцентр, с километр.
Лейтенант позвонил в милицию.
— Пришлите воронок, — сказал лейтенант. — Он не идет.
Воронка, по-видимому, в милиции не имелось, и милиционеры стали ждать. Я сидел на полу возле двери. К директору время от времени заход или учителя, удивлялись, видя меня сидящим на полу. Учительница литературы возмутилась:
— Что это за издевательство! Почему мальчика посадили на пол? Сейчас не сталинские времена!
— Мы не сажали, он сам сел, — попытался оправдаться лейтенант.
— Не врите, — сказала учительница. — Он же не идиот, чтобы сидеть на полу у двери.
Милиционеры перенесли меня на директорский диван.
— Я требую врача, — сказал я.
— Понос от страха? — поинтересовался лейтенант.
— Я требую меня освидетельствовать, что пока у меня нет побоев.
— Тебя никто не бил, — попытался меня урезонить Сычев.
— В милиции бьют. Я требую врача.
Директор выглянул в коридор, и я слышал, как он сказал:
— Пришлите медсестру!
Пришла медсестра, осмотрела меня и подтвердила:
— Побоев нет.
— Прошу занести в протокол, — потребовал я.
Лейтенант составил протокол, и его подписали директор и медсестра, наша знакомая, тетя Дуся.
Машину все не присылали, лейтенант звонил уже три раза.
Наконец в кабинет директора зашел милиционер — шофер воронка.
— Идемте, — сказал лейтенант.
— Не пойду!
Милиционеры разозлились и поволокли меня к двери, но зазвенел звонок, закончился очередной урок.