Своими глазами
Шрифт:
Какая-то своя метода была и у Тамары Михайловны, которая открыто не высказывалась, но поглядывала снисходительно на песочные Риммины часики. Насколько я помню, главным пунктом, помимо прочего, у них было расхождение по режиму. Дескать, днем на море вообще нечего делать, ходить туда нужно очень ранним утром и поздним вечером. Дело закончилось компромиссом - обедать мы отправлялись всей компанией ( так как обед на нас всех готовила хозяйка Мария), но с утра к морю Тамара Михайловна уходила значительно раньше других. Не помню, каким образом, но было решено, что с ней же буду уходить и я.
И вот теперь по утрам Олежка (или Алька, как мы его попозже стали между собой называть) бесцеремонно
Плавать, к слову сказать, в этот приезд учились мы все - и я, и девчонки. Они, конечно, под пристальным присмотром взрослых, я - чуть в сторонке. Для такого важного дела заранее запасли кучу вспомогательных принадлежностей, разные надувные круги, поплавки, колбаски. Я старался больше других, умение плавать стало уже на тот момент вопросом чести. Все мои друзья по школе, и Андрей, и Олег, и Витька плавать умели года уж по два, не меньше, и не просто так, а по-настоящему. По крайней мере, Клязьму любой из них спокойно переплывал.
Совершенно не помню того долгожданного мгновения, когда я вдруг взял и поплыл самостоятельно, зато навсегда остались в памяти изнурительные уроки, которые я задавал самому себе. Прицепив к поясу поплавки, проплыть вдоль берега от одной заметки до другой. Вот это запомнилось хорошо. Утонуть или нахлебаться не боишься - поплавки держат - но как хочется махнуть на всё рукой и встать на ноги. Дно-то ведь рядом. А грести, так уже не слушаются ни руки, ни ноги, и никак не приближается тот чёртов камень, до которого надо обязательно дотянуть. Но научиться плавать, перестать быть посмешищем, хочется еще больше.
Впрочем, дело завершилось в считанные дни. И плавание стало отрадой и огромным удовольствием. Особенно под водой, да еще с открытыми глазами, среди прозрачной воды и колышущихся водорослей. Только к концу месяца, и по настоятельному требованию мамы, я перестал открывать под водою глаза, но с тех пор так и повелось в жизни. Если нырять, то только вслепую, а разглядывать что-либо на дне реки или моря - исключительно в маске. Кончилась дерзость и отвага первооткрывателя.
Выучились плавать и Галя с Викой, правда, только по-собачьи. Но Римма Федоровна, их главная вдохновительница на большем и не настаивала. Для их возраста и такого было вполне достаточно. Наоборот, взрослых умилял и забавлял подобный стиль, а тем более в исполнении таких малявок. Они сами, правда, считали себя вполне большими и плавающими прекрасно.
Я уже говорил, как мне нравилось раннее море и первый заплыв. Тихо, торжественно, еще на берегу почти никого нет, прозрачная, невзбаламученная вода, чуточные спокойные волны. Но не успеешь оглянуться, разок искупаться, как уже тянутся люди, а там глядишь и наши подошли. Начинается плеск, беготня, и вот уж мать зовет завтракать.
Завтрак на море, разумеется, был легкий - один-другой кусок хлеба, чаще всего с яблочным повидлом, ну или с чем-нибудь подобным. И горячий чай из термоса. Но главной диковинкой был сам термос. У нас в доме он или только что появился, или даже был куплен специально для этой поездки. Один внешний облик его чего стоил - блестящий, сочно-красного цвета с китайскими драконами. Помнится, этот термос у нас очень берегли, и прожил он долго-долго. Лично меня всегда в нём поражало не горячее содержимое, а холодное. Как-то спокойно воспринимался кипяток, а вот то, что в любую жару вода в нем оставалась холоднющая - это приводило в восторг и трепет.
Кстати, не мы
Обедали мы, уже возвратившись в дом. Хозяйка на первых порах никак не могла приноровиться к нашим скромным, по ее меркам, аппетитам. Сваренного поначалу хватало и на следующий день. Римма глубокомысленно высказывалась, что для борща, например, это даже и лучше, вкус только улучшится. Потом взрослые отдыхали, а мы убегали подальше, в дальний конец приусадебного участка.
Почти сразу от дому в ту сторону тянулось сплошное поле кукурузы, поднявшейся уже в полный рост и не хуже леса скрывавшей и нас, и все окрестности, кроме заросшей зеленью горы, в сторону которой и уходила эта кукуруза. Что там было дальше, у подножия и на склонах - не знаю, туда мы не добирались. И далеко, и опасно - на горе уже располагались владения пограничников. Ближе к морю, на самом виду стоял огромный прожектор, а на горе, где-то под вечер, частенько слышалась стрельба. Иногда можно было и видеть, как летят куда-то вверх, к вершине, прочерчивая огненные полоски трассирующие пули.
Повторяю, туда мы не совались. Проходили всю кукурузу до какого-то совсем маленького кругленького прудика, еще гуще, чем кукуруза, сплошь заросшего ядреным камышом. Здесь же была делянка в несколько грядок с темными тыквами, а дальше какие-то дикие заросли. Сухая канава вдоль края участка ныряла под корни большого дерева, проходила там туннелем и шла дальше, так что для нас получалась настоящая пещера. Девчонки забирались в нее и даже притаскивали и стелили в ней какие-то матрасы. Это было их логово. Я влезал в серёдку камышовых зарослей. Они росли так плотно, что ноги, опираясь на стебли, не проваливались до воды. Середка слегка вытопталась, и получилось вроде птичьего гнезда.
Но сидеть, конечно, надоедало, и очень скоро мы вылезали, начинали бродить по кукурузе или подкарауливать друг друга у задней стенки дома и кидаться упавшими сливами. Перед домом росло несколько деревьев, но еще в первый день родители нам строго внушили, что сливы трогать нельзя. А вот про падалицу никто ничего не говорил. Есть ее мы всё-таки не осмеливались, запрещено, зато взять и кинуть - почему бы и нет.
Правда, бродить по кукурузе постепенно оставалось всё меньше и меньше желания. Причина крылась в нас самих, точнее, еще в одной особенности нашего быта. Дело в том, что на хозяйском дворе в принципе не существовало такого вида удобств, как уборная. На вопрос - куда?
– тётя Мария невозмутимо ответила: "В кукурузу". Так и поступали, и не знаю, как кто, но лично я никогда не пользовался одним и тем же местом два раза. Поэтому очень скоро ходить между кукурузными рядами можно было только, очень внимательно глядя под ноги.
Иногда я садился порисовать, не зря же привез альбом с красками. Изображал по памяти море (сплошь синего цвета), или с натуры всё ту же гору пограничников. Но чаще читал. Мелкие детские книжонки, взятые для Гали и для Вики, я пробежал быстро. Пробовал осилить "Следопыта" Купера, привезённого Тамарой Михайловной, но застрял на первых страницах и в тоске бросил. К слову сказать, из пяти куперовских романов про Зверобоя, я до сегодняшнего дня прочел только четыре, за исключением именно "Следопыта". Может быть, подспудно, меня тормозит именно тогдашнее первое впечатление?