Своими руками
Шрифт:
— А пришли, — ответил Фёдор Михайлович. — Мы решили… Ты, дорогой друг, только не пугайся. Это дело тебе, твоей успеваемости не повредит. Мы решили организовать кружок дояров…
— Что, что? — закричал испуганно Николай Сергеевич, обхватил голову, закрыв ладонями уши, и заходил по кабинету. — Ты решил окончательно погубить меня.
— Да послушай, отчаянная голова! — взмолился Фёдор Михайлович. — Не кипятись. Я объясню тебе, в чём дело, почему у Илюши срыв получился. Мне стало известно…
— А что мне от твоих знаний? Мне пятёрки
— Не клокочи, Сергеич, — вмешался Фёдор Михайлович. — У него дело действительно серьёзное. Не вечный же он двоечник. Я от своей Аньки знаю. Они вроде за одной партой сидят.
— Ну, что там у него ещё за серьёзные дела? У бездельника серьёзные дела, — смягчился Николай Сергеевич.
— Видишь ли, дорогой, его батька решил продать корову. А Илюшке жалко, не хочет он оставаться бескоровным. Выхаживал её с телёнка — порода хорошая: от моей коровы потомство. Мальчуган переживал — отсюда и двойки.
— Они что, бедствуют, что корову продают, или более важная причина? — спросил Николай Сергеевич.
— Причина сверхважная. Видите ли, Вера Семёновна их настраивает на магазин, рекомендует переходить на городской образ жизни, — пояснил Фёдор Михайлович.
— И тут Вера Семёновна. — Николай Сергеевич зло махнул рукой, обратился к Фёдору Михайловичу: — Откуда вы такого работника выкопали? Ты знаешь, что она у меня организует кружок собаководства?
— Что ты говоришь? — удивился Фёдор Михайлович. — То-то моя Анька спрашивает у меня книжечек про собак, но не сказала зачем.
— Будем разводить собак. Вы не подсчитывали, сколько их у нас сейчас по селу?
— Много. А считать и в голову не приходило, — ответил Фёдор Михайлович. — Тявкают, брешут — и ладно.
— А я прикинул, — сказал Николай Сергеевич. — На каждого хозяина приходится по полторы собаки. Это же достижение в хозяйстве. А научимся разводить — удвоим или утроим поголовье, как крупного рогатого скота.
— Собака тоже дело хорошее, друг человека, предана ему, дом сторожит, сад. Но и корова не враг человеку. Так вот, дорогой Николай Сергеевич, пусть Вера Семёновна занимается собачьими науками, а я буду учить ребят своему делу. Надеюсь, они охотно пойдут в мой кружок. Правда, Илюша?
— Правда! — радостно отчеканил Илья, встав, словно за партой. — Я первый запишусь, и Васька Трутнёв пойдёт…
— А с учёным псом по улице прогуляться вечерком нет желания? — спросил Николай Сергеевич. — Вера Семёновна будет учить разводить породистых собак, не простых дворняг.
— Когда тут гулять? Просто так побегать некогда, — зачастил Илья.
— Вам забота — побегать, а на меня Вера Семёновна грозилась сочинить жалобу, что я против служебного собаководства. Понимаете,
Николай Сергеевич взял лист бумаги и написал:
«Прошу Лапшину Илье не выставлять в журнал отметок до будущей недели.
21/Х-80 г. Директор школы Н. С. Мерцалов».
— Пусть положат в журнал. До понедельника, надеюсь, ты подтянешься. И впредь не распускать нюни. Если что не так, заходи ко мне. Свободен.
Николай Сергеевич переставил к столу свободный стул, сел на него и показал депутату на кресло:
— Садись, Михалыч, поговорим. Есть серьёзное дельце.
— О дровах? — спросил Фёдор Михайлович.
Илье очень не хотелось уходить из директорского кабинета. Послушать бы их серьёзный разговор, а то живёшь и настоящего слова не слышишь, только и оговаривают: «Ты ещё мал взрослые разговоры слушать» или: «Любопытной Варваре в дверях нос оторвали». Но надо было возвращаться в класс, если приказано.
Великие страдания Лапшиных
Корову продать было решено окончательно. Отец-Лапшин сводил её на весы, взвесил. Вера Семёновна подсчитала барыши: сколько за неё дадут денег, если она пойдёт на сдачу через Заготскот, и сколько следует просить у частных покупателей. После работы она зашла по пути к Лапшиным, принесла вина.
Илюшка усиленно учил запущенные уроки и новые. Мать была на работе. Сестра где-то болталась. Отец уже пришёл с работы, сидел у телевизора.
— В этом доме гостей принято принимать или как? — спросила гостья, переступая порог.
Илюшка ни разу не слышал, чтобы Вера Семёновна постучалась в дверь. Такая у неё была привычка — заставать хозяев врасплох. Деревенские бабки и то долго нарочно громко топчутся на крыльце, шаркают ногами, а иная покашляет или поговорит сама с собой, потом дверью сенной хлопнет и поскребёт избяную дверь, будто не находит скобку. Он ходил со своей бабушкой в чужие дома — рванётся, бывало, с ходу к двери, а она его за полу: повремени, дай людям перед гостем оправиться, красоту навести.
— Верочка! — обрадовался отец. — Заходи, душа! Заходи, ласточка наша весенняя.
Илью от отцовского заискивания передёрнуло. Если бы отец знал всё про эту ласточку…
— А у нас что-то есть такое, чего не у всех найдёшь, — пропела гостья, поставила на стол сумку и плюхнулась на стул, глухо заскрипевший под ней. Она сразу закурила, сунула спичку в вазу со старыми цветами, которые давно пора было выбросить, но Илюшка назло не выбрасывал. Матери не до этого было, а Ленке с отцом в голову не приходило, глаза не замечали и носы не чувствовали, что из вазы несёт давно протухшей водой и окурками. Следом за брошенной спичкой Вера Семёновна стала стряхивать в вазу пепел.