Свора девчонок
Шрифт:
Буквы были вырезаны в металлическом листе насквозь, через них можно было смотреть в лес.
– АНАМ ОИП, – Иветта Три Лошади встряхнула головой. – Что это значит?
– Нужно читать с другой стороны, – шепнула я Рике.
Рика улыбнулась и легонько толкнула меня локтем.
Ободренная этим, я зашептала дальше:
– Это наверняка был пионерский лагерь. Возможно, имени Эрнста Тельмана [1] .
Рика удивленно посмотрела на меня, и я добавила:
1
Эрнст
– Так назывался завод, где раньше работали мои родители. Это коммунист какой-то.
Так говорила моя бабушка. В последнее время она так говорила всегда, когда не могла вспомнить чье-нибудь имя. Даже когда щенилась соседская собака и песиков называли Шарик, Пушистик и Черныш, бабушка именовала их «коммунистами какими-то».
– Это нужно читать с другой стороны, – громко сказала Рика. – Наверняка тут было написано «Пионерский лагерь имени Эрнста Тельмана».
Говорить она действительно умеет.
– Откуда ты знаешь? – зашипела Иветта.
Рика быстро взглянула на меня и, кажется, еще до того, как я слегка покачала головой, сказала:
– Просто подумала. С помощью мозга. Это такая специальная штука, чтобы думать. В голове.
Я была рада, что Рика не стала привлекать ко мне внимания, и благодарно ей улыбнулась. Она ухмыльнулась в ответ.
Между деревьями показался автобус с надписью «Дикий лес для диких девчонок». Он протарахтел по сосновому лесу и остановился в самом конце дороги. Прямо перед нами. Передние колеса были уже почти в песке.
Спереди сидел только водитель, засаленный Бруно. Он немного помедлил, пялясь на нас через стекло, а потом вышел из машины.
– Где наши вещи? – спросила Иветта.
Он сказал, что не знает.
– Инкен будет позже. А пока надо разгрузить строительные материалы. Из салона и багажника. – Он закашлялся и указал волосатым пальцем на автобус. Потом сел на пенек и постарался к нему прирасти.
Мы сняли пледы и стали разгружать. По цепочке передавали друг другу доску за доской. Это были разобранные этажерки и шкафы, старые двери и просто доски. На некоторых, видимо, годами что-то лежало. На тех местах, куда свет не попадал, получились причудливые контуры. Я как-то делала нечто подобное в фотолаборатории у нас в школе. Листьями, которые мы насобирали у плотины. Только на фотобумаге, а не на досках, конечно. На одних досках ясно читались силуэты ключей. Где-то – тени замков. На других распознать силуэты было не так просто. Рамки, книги, портмоне? А потом я различила еще кое-что: цепочки, обручи для волос, браслеты.
После грязных досок пришла очередь старых реек, потом – потертых плинтусов. И наконец – огромных кусков брезента. Черных, с какими-то надписями. Где-то пять или шесть штук. Что там было написано, прочитать было невозможно, потому что куски были сложены.
– Из этого ничего не построишь, – сказала девочка с ножом на поясе замшевых штанов. Она показывала на гору того, что мы успели выгрузить, и рукав ее черной рубашки задрался. Верхняя часть руки у нее была белая. А ниже локтя –
– Вот там гвозди, – ответил он, показывая на очередной мешочек с котятками. – Молотков нет. Придется вам взять камни. Инкен скоро вернется.
Девочка с Ножом кивнула и снова погрузилась в молчание. Она была самая странная из всех. С большим отрывом.
Когда мы все выгрузили, Бруно попрощался. Он так и не сказал ничего нового, а только бубнил:
– Инкен вернется. Инкен сейчас будет. Очень скоро.
Иветта встала прямо перед ним, преградив дорогу, и угрожающе нацелила на него свой острый подбородок.
– Отвези нас на станцию! – сказала она.
Прозвучало это – при всем наличии трех или четырех лошадей – не очень-то воспитанно. Как будет правильно? Не могли бы вы отвезти нас на станцию? К тому же она даже не поинтересовалась, хотят ли туда остальные.
Водитель покачал головой и широким жестом показал вокруг:
– Да вот же, вот ваш лагерь. Все только начинается. Ваши родители ведь за это деньги платили.
Он залез в автобус, приподнял засаленную бейсболку и уехал.
Больше мы никогда его не видели.
Иветта успела бросить ему вслед, что ее отец подаст на него в суд за «невыполнение обязанностей по надзору за несовершеннолетними» и мало не покажется. Она даже немножко покраснела от злости. Это совершенно не шло к ее фиолетовым волосам. Я задумалась, как ее вообще сюда занесло.
Инекен не появилась ни «сейчас», ни «скоро». Нас это не радовало, но и не огорчало. Около полудня настроение изменилось. Голод – страшный зверь, который питается кроткими существами.
Некоторые девочки яростно выступали за то, чтобы остаться тут. В том числе Рика. Она сказала, что долго на этот лагерь копила и хочет здесь чему-нибудь научиться.
– Ты на него копила? – переспросила Иветта. Как будто она никогда раньше таких слов не произносила.
– Да, и даже работала.
Было заметно, что Иветту это очень впечатлило, но она не хотела подавать виду и тут же вздернула свой острый носик:
– Что, автоматом по продаже билетов? Или пасхальным кроликом?
– Если хочешь знать – нет. Я продавала свое тело. – Рика медленно кивнула. – Зубным фетишистам.
Мы засмеялись. Легко и свободно – беззаботно. Иветта тоже засмеялась.
Кстати, она тоже была за то, чтобы остаться. Она сказала, что для начала Инкен должна вернуться и объяснить, что все это значит. Звучало очень по-взрослому. Так тупо! В смысле, у взрослых. Они постоянно ноют про выходные, а сами, когда наступают выходные, намывают сортир снаружи.
Когда мы стали голосовать, моя рука поднялась за то, чтобы остаться.
– Почему? – спросила я свою руку, потому что голова моя этого точно не знала. Обнаружилось восемь причин:
желание получить обратно свои вещи (там ведь папина спортивная куртка!);