Свой – чужой
Шрифт:
– Понятна, – кивнул Ермилов, в очередной раз поражаясь природной способности Юнгерова по-налимьи изворачиваться, маскируя даже для самого себя подлинные побудительные мотивы своих «идей» путем их трансформации по ходу пьесы: – Понятно-то оно понятно, но… Попав в иную систему, Егор начнет меняться. И интересы иного стереотипа поведения могут перевесить.
Александр Сергеевич взялся за сердце:
– Мне плохо. Если вокруг – все сумасшедшие, значит, это мне пора на уколы. Какие интересы?! Мы давно занимаемся бизнесом и уже много лет – не звериным! Я дошел уже до того, что искусственные кредиты беру в банке, чтобы все считали, что мне денег не хватает! Если нам куда-то штирлицев засылать, так это в налоговую, в арбитражи и… к ебени-матери!..
Юрий Петрович успокаивающе положил руку на плечо шефа:
– Ну
– Ты что, думаешь, я без его согласия… – возмутился было Юнгеров, но Ермилов не дал ему договорить:
– Разумеется, я так не думаю! И разумеется, он согласится! Он для тебя на что хочешь согласится. Тем более ты ему не детей насиловать предложишь. И дело не в том, что я опасаюсь его предательства. Не к немцам в тыл идет. Но – по нашей системе координат – все равно к НИМ. От НАС. А на той стороне – тоже могут найтись красивые душой люди. Егор еще совсем пацан. В нем стержня нет, мнения своего. А потому он и может искренне поменяться. Сам не заметит. А потом – случись какая карательная экспедиция до нас – он помучается-помучается и нашу-то гимнастерочку на их бушлатик и поменяет! Егор воспитывался как крепкий и порядочный парень. Он не воровал и не выживал на улицах. У него нет того здорового цинизма, который сквозит в нашем хохоте над пошлыми анекдотами. Он правильный парень, но… В этом и слабость его – пока эта правильность еще угловатая, жизнью не обтесанная. Он пока еще не понимает, что Семья – первична, что бы в ней ни происходило. Он еще тянется пока к справедливости в общечеловеческом плане. Вот некорректный виртуальный пример: ты случайно на машине сбил беременную, и она умерла. Для Дениса это ничего не изменит. А для Егора?
«Старпом» резко замолчал, исчерпав все свои аргументы. Александр Сергеевич улыбнулся, поняв, что выиграл спор и на этот раз, не дав себя убедить:
– Да-а, навел ты тень на плетень… Получается, по-твоему, что пока наш Як-Ястребок Юнкерсу не товарищ… Да насрать! Я тут читал воспоминания одного немецкого аса: «…русских „Яков“ было немного – на меня навалились пятеро». Это я шучу, конечно. Ну а если серьезно – я в Егора верю. Свой он. На улицах не воровал, это верно, но – в паре налетов участвовал, ты этого не знал, верно?.. Если таким, как он, заранее не верить – тогда жить неинтересно. И потом, что мы горячимся раньше времени? Действительно, ведь еще и его самого спросить надо…
Ермилов только усмехнулся, не обманываясь последней фразой Юнкерса. Юрий Петрович понял, что судьба Егора Якушева практически решена.
II. Якушев
Прошлое: 1996, 1997 и совсем немного настоящего 2000 г.
Надо сказать, что Егор Якушев, не ведавший о том, какая карьера уготована ему Юнкерсом, действительно участвовал в налетах. Точнее, в налете – поскольку случай такой был всего один, зато какой! Именно та история подарила Егору прозвище Ястребок. Дело было в 1996 году, в сентябре, когда Егор только-только приступил к занятиям на втором курсе юрфака. Юнгеров еще вовсю чалился, на хозяйстве в его коллективе были Женя Шохин и Денис Волков, которым Александр Сергеевич поручил за парнем присматривать и «в блуд не втравлять». Ну поручил так поручил. Егорку и не таскали с собой на «стрелки», не давали никаких щекотливых поручений, но – юноша все-таки крутился, так сказать, в «среде обитания» Дениса и Жени, а среда эта была, мягко говоря, стремной. Ну а как иначе могло быть? Девяносто шестой год на дворе стоял, самое, можно сказать, бандитское времечко. Со всей его колоритной этнографией. Егорка, само собой, в этой тусовочке был почти своим – в молодые годы люди знакомятся легко и непринужденно.
Так вот, среди прочих аборигенов Бандитского Петербурга жили-были в то время два налетчика: Крендель да Сибиряк. Не сказать чтобы были они шибко дерзкими. И везучими их тоже назвать было трудно – не жировали ребята. Про них весь Центр знал, многие опера получали информацию, но до реализации дело все как-то не доходило: то не с руки кому-то, то – не до них, а один опер «выстроился» было, да и свалился
Сибиряк был мешковатым молчуном. Он всегда очень тщательно пережевывал все свои мысли. Ему очень хотелось достать анчоусы и съесть их. Он считал, что это такие фрукты, которые растут в Испании. При этом он, как ни странно, обладал неплохим чувством юмора.
Крендель же был бабником и ужасным задирой. Когда он выпивал, то обычно начинал защищать всех, кто сидел рядом с ним, и причем именно тогда, когда этого делать ну никак не надо было бы. Крендель всегда таскал с собой томик Блаватской [20] , который обожал читать с разных страниц.
20
Блаватская Е. П. (1831–1891) – известная русская писательница, основательница теософии.
– Ничего не понимаю, но интересно как! – причмокивал он над томиком.
…Да, так вот: как раз в сентябре девяносто шестого года Крендель получил интересную наколку от одного прохвоста. Этот прохвост был студентом биолого-почвенного факультета и набой дал ни много ни мало, а на квартиру графини. Этот кретин так и сказал:
– Там живет настоящая графиня, ей графский титул еще Екатерина пожаловала.
Сибиряк, правда, попытался вычислить, сколько ж лет должно было бы быть графине, но не смог. Аргументов против у него не было, но что-то его крестьянскую душу настораживало…
Да, стало быть, графиня. А раз графиня, то, само собой, у нее жемчугов-бриллиантов видимо-невидимо.
– Ну не могли же все чекисты отобрать! – убеждал налетчиков студент-прохвост. Налетчики сомневались.
– Чекисты, значит, не смогли, а мы сможем? – чесал в затылке Крендель. Но студент-наводчик все щебетал и щебетал соловьем – дескать, живет графиня одна-одинешенька…
– Ага, – кивал Сибиряк. – И дверь у нее нараспашку… Однако же в итоге налет решили все же совершить. План был намечен грандиозный: представляются бабке историками или журналистами, запихивают графине кляп в рот и валидол туда же (вернее, наоборот), потом собирают жемчуга в огромный мешок – и ноги в руки!
Сказано – сделано. Пошли наши друзья на дело. Надо сказать, графиня-то жила не где-нибудь, а на Невском, а проспект этот обладает магической особенностью – на нем всегда, и чаще всего в неподходящее время, встречаешь знакомых, причем, как правило, – иногородних.
Только Крендель купил у метро газету, чтобы хотя бы знать, из каких они журналистов будут, как Сибиряк встретил какого-то капитана, своего однополчанина, с которым они вместе бедовали на мысе Дежнева. Бедовали так люто, что не зайти в кафе и не выпить по этому поводу было никак нельзя. Короче, через пару тостов стало ясно, что это надолго, и Крендель начал нервничать, потому что налет срывался. Вот тут в то самое кафе и зарулил Егорка Якушев. Крендель, увидев знакомое лицо, очень обрадовался и тут же взял Егора в подельники, а тот не особо и сопротивлялся – молодость, романтика в заднице играет и, честно говоря, уже достала опека дяди Жени и дяди Дениса – туда, мол, не ходи, этого, мол, не делай, твое дело – хорошо учиться…
Короче, Сибиряк остался пить с капитаном, а грабить графиню пошли Егор и Крендель.
…Первая неожиданность поджидала их прямо в нужной парадной – там на первом этаже находился опорный пункт охраны правопорядка, из приоткрытой двери которого доносилась песня в исполнении Газманова. Налетчики переглянулись.
– Это… это даже хорошо, – попытался успокоить напарника Крендель.
– Ну… смотря для кого, – дипломатично не стал спорить Егор, чувствовавший себя стажером.
Медленно, как будто мраморная лестница могла скрипеть, подельники стали подниматься на третий этаж.