Своя правда
Шрифт:
Людка возвращалась домой никакая, садилась за стол. Обед уже стоял, накрытый чистой салфеточкой. Так Ирина ждала когда-то Кямала. А под салфеточкой - фасоль, зелень, паштет. На сковороде - люля-кебаб из баранины. У Ирины была азербайджанская школа - много зелени и специй. Бедная Людка никогда так не питалась. Ее повседневная еда была - яичница с колбасой и магазинные пельмени.
Людка молча поглощала еду в плохом настроении, потом шла в туалет и возвращалась в хорошем - легкая, лукавая, оживленная.
– Мам...
–
Ирину коробила простонародная манера называть свекровь мамой. Ну да ладно.
– У нас на первом этаже есть сосед - алкаш Димка Прозоров.
Ирина отметила, что Прозоров - аристократическая фамилия. Может быть, Димка - опустившийся аристократ.
– Так вот, у него трехкомнатная квартира, он ее может обменять на двушку с доплатой.
– Какую двушку?
– не поняла Ирина.
– Ну на нашу. У нас же две комнаты. А будет три. У каждого по комнате. Вам с Алей - одна. Нам с Сашей - спальня. Максиму - третья.
– А телевизор где?
– спросила Ирина.
– У вас. Не в спальне же.
– Значит, мы будем ждать, когда вы отсмотрите свои сериалы? У ребенка режим.
– Да ладно, мам, - миролюбиво сказала Людка.
– Разберемся, ей-богу. В трех же лучше, чем в двух...
Людка поднялась и опять пошла в туалет. Оттуда вышла разрумянившаяся, раскованная, как будто сняла себя с тормоза.
Ирина представила себе квартиру алкоголика. Туда просто не войдешь.
– А какая доплата?
– спросила Ирина.
– Пять тысяч.
– Людка вытащила из сумочки дорогие сигареты.
– Чего?
– Чего-чего... Ну не рублей же.
– Долларов?
– уточнила Ирина.
– Ну...
– Людка закурила. Это был непорядок, в доме дети, но Ирина смолчала.
– А он что, один в трех комнатах?
– удивилась Ирина.
– У него семья, но они сбежали.
– Людка красиво курила, заложив ногу на ногу. Ноги в капроне поблескивали.
– Сбежали, но ведь прописаны, - резонно заметила Ирина.
– Пропишутся в нашей. Мы же их не на улицу выселяем. Мы им двухкомнатную квартиру даем. В том же подъезде. Привычка тоже много значит...
Пять тысяч доплата - размышляла Ирина. Тысяча - на ремонт. Итого шесть. Значит, она с ребенком остается без единой копейки. Заболеть - и то нельзя. А впереди - одинокая больная старость. Старость - всегда одинокая и больная, даже в окружении детей.
– Нет у меня денег, - отрезала Ирина.
– Да ладно, мам... Вы квартиру продали. У вас больше есть.
Откуда она знает? Наверное, Алечка проговорилась. Алечка, как старушка, везде сует свой нос. А что знают двое, знает свинья. То есть Людка.
– Не дам, - отрезала Ирина.
– Мне пятьдесят лет. И оставаться с голым задом я не хочу.
– Мам... Ну вы ж приехали... Вы ж живете. Я ведь вас не гоню. Почему не вложиться? Внести свою долю в семью.
Ирина
– Слово "нет" знаешь?
– спросила Ирина.
– Ну ладно... На нет и суда нет, - философски заметила Людка и удалилась в туалет.
Оттуда она не вышла, а выпала. Головой вперед.
Ирина стояла над ней, не понимая, что же делать. Людка была громоздкая, как лошадь. Ирина затащила ее на половик и на половике, как на санях, отвезла в спальню. Дети бежали рядом, им было весело. Думали, что это игра.
Потом они втроем громоздили Людку на кровать. Максим снимал с нее обувь. Алечка накрывала одеялом.
Дети по-своему любили Людку и не боялись ее.
Ирина решила проверить туалет и нашла в сливном бачке бутылку водки. Ей стало все ясно: вот откуда Людка черпает хорошее настроение.
Вечером, дождавшись Сашу, Ирина спросила:
– Ты знаешь, что Людка пьет?
– А как ты думаешь?
– отозвался Саша.
– Ты знаешь, а я нет?
Он устал и был голоден. Ирина с любовью смотрела, как он ест. Нет большего наслаждения, чем кормить голодного ребенка. Ирина старалась не отвлекать его вопросами, но не выдержала.
– А что, не было нормальных порядочных девушек? Обязательно пьянь и рвань?
– Поздно было, - спокойно ответил Саша.
– Максим родился.
– А почему ты мне не писал?
– О чем?
– не понял Саша.
– Я написал, когда Максим родился.
– О том, что твоя жена алкоголичка.
– Я не хотел, чтобы ты знала. Теперь знаешь.
– А что же делать?
– спросила Ирина.
– Понятия не имею. Я не могу бросить ребенка на пьющую мать. И Людку я тоже бросить не могу.
– Почему?
– Мне ее жалко. Что с ней будет, посуди сама...
– Надо жалеть себя. Во что превратится твоя жизнь...
– Значит, такая судьба...
У Саши было спокойное, бесстрастное лицо. Как у Володьки. Но эту черту жалеть другого вместо себя - он перенял у матери. Однако Ирина совмещала в себе бизоний напор и сострадание. А у Саши - никакого напора и честолюбия. Одно только сострадание и покорность судьбе.
Ирина стала вить гнездо. Она всегда гнездилась, даже если оказывалась в купе поезда, - раскладывала чашечки, салфеточки, наводила уют. Прирожденная женщина. Недаром Кямал околачивался возле нее столько лет...
Первым делом Ирина выбросила старый холодильник "Минск". Ему было лет сорок. Резина уже не держала дверцу, пропускала теплый воздух. Еда портилась. Ирина отдала "Минск" Диме Прозорову, а в дом купила холодильник немецкой фирмы "Бош". Ирина влезла в святая святых - в свои доллары, вытащила громадную сумму, шестьсот долларов, и завезла в дом холодильник - белый, сверкающий, с тремя морозильными камерами, саморазмораживающийся. Лучше не бывает.