Священная охота
Шрифт:
Чёрный жеребец, чёрный как уголь, как безлунная ночь в бурю… Его ноздри выдыхали пламя, от хвоста и гривы разлетались оранжевые искры. Жеребец ударил копытом по могильному холму, и отпечаток копыта вспыхнул призрачным огнём, тут же погасшим. На коне сидела человеческая фигура, ноги которой переходили в рёбра жеребца, сливаясь с ними.
Эта жестокая древняя сила ничуть не походила на жалкий зверинец Болесо.
«Я не знаю, что мне делать, и здесь, в этом месте, бога рядом со мной нет».
Ингри охватило бешенство; вырвавшийся у него испуганный стон превратился в вызывающее
Жеребец фыркнул. Ингри оскалил острые клыки и зарычал. Его чуткий нос уловил в воздухе резкий запах, похожий на вонь палёной гнилой шерсти, и затряс головой, разбрызгивая слюну.
Жеребец спустился с насыпи и стал кружить вокруг Ингри, разбрасывая искры.
«Если я проиграю эту схватку, то, что вернётся в моё тело, не будет мной».
Это окажется обретший новую форму Хорсривер. В предвидении этого он и не стал связывать Ингри новыми заклятиями: Ингри сражался теперь за большее, чем просто жизнь.
«Итак…»
Ингри, в свою очередь, обошёл жеребца, низко опустив голову. Шерсть у него на загривке встала дыбом. Лапы его чувствовали влажную прохладу земли. Опавшие листья шуршали, как и в реальном мире, и волчье обоняние Ингри ловило их разнообразные запахи. Жеребец взвился на дыбы и ударил его копытами.
Ингри отскочил, но слишком поздно: одно из копыт тяжело ударило его в бок, и он с визгом покатился по земле. Как возможно, чтобы иллюзия испытывала нехватку воздуха? Ингри понял, что должен сосредоточиться так же, как во время боя на мечах; более того, теперь ему приходилось следить за четырьмя смертоносными орудиями, а не за одним.
«Что нужно сделать, чтобы убить лошадь при помощи клыков?»
Ингри попытался вспомнить собачьи бои, которые ему приходилось видеть, травлю кабанов, завершение охоты на оленя…
«Что угодно — лишь бы удалось».
Он подобрал под себя лапы и прыгнул, целясь в живот коня, вцепился в мягкую плоть и рванул её клыками. На теле жеребца осталась длинная рана, но Ингри еле успел увернуться от грозных копыт. Нечто — не кровь, а какая-то чёрная жидкость — обожгло его пасть, как когда-то обжигали красные щупальца. Нет, гораздо хуже… Из пасти Ингри хлынула обильная пена.
Призраки окружили их со всех сторон, как будто и в самом деле следили за травлей дикого зверя. На кого делали они ставки, кого подбадривали криками? На кон — и не ими — были поставлены не их жизни, а бессмертные души. То, что Хорсривер устремлялся к забвению, к разрушению своей души, было печально, но даже боги не могли спорить с его волей в этом отношении. Гораздо более страшным грехом было то, что он пренебрёг волей своих воинов.
«Йяда наверняка лила бы слёзы», — мелькнула у Ингри неясная мысль. Ему пришлось снова отскочить: зубы жеребца щёлкнули у самого его горла, когда тот, прижав уши, изогнул неожиданно ставшую похожей на змею шею.
«Их пять! Я должен остерегаться пяти орудий!»
«Дело плохо».
Он был слишком мал, а жеребец — слишком велик. Настоящие
«Где мне взять другого меня?»
Никакой дух не может существовать в мире материи без… Ингри взглянул на своё человеческое тело, бессмысленно топчущееся на краю поляны.
«Болван. Глупец. Бесполезный сын…»
Что ж, всё или ничего!
Он вытянул силу из своего тела — всю, сколько мог. Пустая оболочка пошатнулась и свалилась на кучу листьев. Всё вокруг словно замедлилось, и чувства Ингри, и без того острые, обрели сверхъестественную восприимчивость. Его волчье тело стало одновременно тяжёлым, как прошлое, и невесомым, как будущее.
«Да. Это состояние мне знакомо. Я уже ходил по этой дорожке раньше».
Неожиданно оказалось, что Ингри всего вдвое меньше жеребца. Тот попятился, но медленно, так медленно, словно воздух сделался густым маслом. Разум Ингри лениво представил себе смертельный удар, который сейчас будет нанесён, наметил дугу прыжка. Однако эта позаимствованная сила скоро истощится.
«Времени нет. Вперёд!»
Ингри прыгнул, вонзил клыки в шею жеребца и отчаянно затряс головой. Он не мог встряхнуть жеребца, как кролика, но под его весом противник упал… что-то сломалось, что-то хлынуло наружу. Столпившиеся вокруг сражающихся призраки отпрянули, словно стремясь укрыться от оскверняющих их брызг.
Тварь, которую сжимали челюсти Ингри, затихла, потом стала таять, как сосулька. Ингри сплюнул и попятился. Жеребец утратил форму, превратился в чёрную лужу, которая впиталась в землю, как пролитые чернила. Всё. Не осталось ничего.
Венсел поднялся на подгибающихся ногах, освобождённый от своего чёрного скакуна. Он снова выглядел как человек, но его лицо…
— Я рад, что мне не пришлось использовать того оленя, — сказал один из нескольких ртов. — Ему не хватило бы силы. — Другой рот ухмыльнулся. — Хорошая собачка Ингри.
Ингри попятился, рыча. На голове Венсела появлялись и исчезали лица, как всплывающие и снова уходящие под воду утопленники в реке. Одно лицо сменяло другое без всякого порядка — это были все графы Хорсриверы, жившие на протяжении четырёх столетий. Юноши, старики, яростные, печальные, бритые, бородатые, покрытые шрамами… безумные. Юный Венсел промелькнул, как растерянный беспризорный ребёнок; его тупой взгляд оживился, когда он узнал Ингри; он посмотрел на него с мольбой, хотя Ингри и не смог бы сказать, о чём тот умоляет…
Ещё ужаснее выглядело тело. Увечья, шрамы, зияющие раны возникали и пропадали; Ингри видел следы всех смертельных ударов, когда-либо полученных Хорсривером. Самыми отвратительными были ожоги — широкие полосы лишившейся кожи плоти, обугленное изжарившееся тело. Они смердели так, что чувствительный волчий нос Ингри невыносимо страдал; чихая и скуля, он попятился ещё дальше и принялся, как собака, тереть нос лапой. Хорсривер выворачивался наизнанку, показывая, каково ему приходилось на самом деле и что скрывала благообразная ироничная маска, едкое остроумие, вспышки гнева, равнодушие. Каждый день, каждый час, рассветы и закаты, падающие, как тяжкий молот, время, не имеющее конца…