Священник
Шрифт:
В общем, когда из темного подъезда моей квартиры вышел мужик, я чуть кебаб не уронил.
— Давай деньги, — сказал он.
— Хорошо, — пробормотал я.
Переложил кебаб в левую руку, врезал правой. Второй легко бы со мной справился — я о двоих нападающих и не подумал. Но не успел он замахнуться, как кто-то выскочил из переулка, протаранил его плечом. Я обернулся, пытаясь понять, что вообще происходит. Над вырубленным мужиком стоял парень лет двадцати, в спортивном костюме.
— Пнуть для добавки? — спросил он.
— Я бы пнул.
Он
— Ты еще, блин, кто такой? — спросил я.
Несостоявшиеся грабители стонали, и я вдруг заметил их обувь — тяжелую и черную. Такие носит только одна банда на свете. Полиция.
— Я Коди, — сказал парень.
Я потряс головой. И что, это что-то значит?
— Хочешь кебаб? — спросил я.
Он продемонстрировал в улыбке блестящие белые зубы:
— С удовольствием.
И все это время я себя спрашивал:
«На фига на меня нападать полиции, если только не для предупреждения?»
Когда мы зашли, он одобрительно присвистнул, сказал:
— Ну и хата.
Он говорил с американским акцентом, но я-то ирландец, я различил перелив. Хороший акцент, но фальшивый. Я принес тарелки, разрезал кебаб напополам, спросил:
— Что будешь пить?
Он стоял у окна, глазея на виды, ответил:
— Бурбон, лед, стакан пива.
Я улыбнулся — так натурально у него получалось.
— Есть чай, вода, кофе, — сказал я.
— Чай пойдет.
Пока заваривался чайник, я оценивал гостя. Высокий, спортивное сложение. Когда он повернулся ко мне, лицо оказалось что надо: карие глаза, прямой нос — только рот портил картину. Тонкие губы словно добавили наспех. Светлые волосы, уложенные в подражании стилю восьмидесятых, известному как маллет. Очевидно, он не слышал о нем приколов и насмешек, а может, слышал, но не смущался. Я поставил тарелки, он сел, сказал:
— Ты неплохо справляешься для старика.
Я пропустил это мимо ушей. А что, спорить с щенком, что ли? Но он, кроме того, что вогнал меня в депрессию, еще и напомнил о хромоте. Наверное, решил, что я ходячая развалина, — но все-таки спас мою задницу, тут спору нет; о втором грабителе я и не подумал. Он бы меня прижал. Теперь за мной был должок, и я сказал:
— За мной должок.
Он схватил свою порцию кебаба, отхватил немалый кусман, прожевал с открытым ртом — не самый милый вид, но, опять же, я ему был обязан. Он отмахнулся, ответил:
— Ерунда, чувак.
Чувак… Господи.
Я сел напротив, почувствовал, как по спине пробежала дрожь, понял, что будут трястись руки. Он заметил, сказал:
— Шуганули, да?
Я не думал, что нужно отвечать. Он кивнул, сказал:
— Выпей чего-нибудь, придешь в себя.
Для меня это скорее верный способ оказаться не в себе. Да я бы и сам продал душу за «Бушмиллс», «Джеймисон», фальшивое тепло, чтобы озарить кишки.
— Не можешь, а? — добавил он.
Вспыхнул старый гнев.
— Это что еще значит? — спросил я.
Он сидел как ни в чем не бывало, жевал,
— Одной всегда мало, да… так оно бывает?
Чистое безумие алкоголизма. Будь в квартире бутылка, я бы выпил целый стакан, а потом вышвырнул его в окно. Но взял себя в руки, попробовал заново:
— Мне повезло, что ты проходил мимо.
Он поднял брови, переспросил:
— Повезло? Везение тут не при чем.
Я не понял, сказал:
— Я не понял.
— Я за тобой следил, Джек.
Имя. Я представлялся? Нет, точно нет. Он показал на мою половину кебаба, спросил:
— Будешь?.. А то лежит такой одинокий.
Я встал, пододвинул к нему тарелку, спросил:
— Завтрак пропустил, что ли?
Затем, стараясь успокоиться, тихо произнес:
— Зачем ты за мной следил?
Он потянулся к еде, и я, напугав нас обоих, гаркнул:
— Оставь ты жрачку в покое!
Он шутливо вскинул руки:
— Эй! Полегче, здоровяк, выдохни. А то еще инфаркт схватишь. Блин, можно чуток потише?
Пока он говорил, я подумывал о том, чтобы броситься через стол и забить хренов кебаб ему в глотку. Оперся на край стола, сказал:
— Коди или как там тебя, слушай сюда. Кто ты, сука, такой, зачем за мной следил и откуда знаешь, как меня зовут? Как думаешь, получится ответить?
Мои сигареты лежали на столе. Он открыл пачку, достал «Зиппо», закурил, сказал:
— Пытаюсь бросить, но как после хавчика без никотинового кайфа?
Увидел мое выражение, ухмыльнулся:
— Оки-доки, пора колоться. Чувак, я твой главный фанат, много о тебе читал, — он помолчал, словно подыскивая слова. — Как там бишь… «Мне нравится твой стиль»? Другими словами, Джек, я хочу стать частным сыщиком. Хочу быть твоим напарником. Что скажешь, хочешь объединиться?
Я молча смотрел на него, потом расхохотался. Коди не понравилось, что над ним смеются, он возмутился:
— Я серьезно, чувак. Я следил за твоей карьерой. Будем работать вдвоем, порядок наведем.
Четкий слоган, хоть на футболке пиши. Я ответил:
— Говори, кто ты, и живо.
Интонация намекала на насилие, которое чуть ли не каждый божий день крылось под самой поверхностью.
Он заметил.
Выпрямился, вытер рот, начал:
— Окей. Я — как ты, Джек. Молодая версия, но в остальном — копия. Я вырос в паре улиц от тебя, в той же поганой нищете. Лучшая посуда — единственная посуда, знакомо?
Я все еще переваривал «молодая версия». Когда стукнет пятьдесят, — и стукнет с силой, — и кто-нибудь скажет о твоем возрасте, готовься к бою. Нутром чуешь, что дальше комплиментов не жди.
Он продолжал:
— И, понимаешь, я, как и ты, люблю книжки. Все время читаю — о преступлениях, да? У меня двести книжек о преступности — и я прочитаю их все. И — а, да, я еще лебедей кормлю. Хотел даже устроиться в полицию, но меня не взяли.
Его охватило уныние. Я рявкнул:
— Почему?