Священный месяц Ринь
Шрифт:
– А вас это не смущает – и фамилия, и что нехристь?
– Это моя работа – общаться с иностранцами. Кроме того… кроме того, я понимаю, что за месяц работы в книгохранилище мы узнаем больше, чем за все годы нашего пребывания тут.
– Так значит, я могу рассчитывать на вас?
– Я сделаю все возможное. Но вы же знаете – с повторной просьбой можно обращаться только после следующего пустого дня.
– Когда им нужны антибиотики, они забывают о регламентации, – проворчал Юл. – Это дней через пятьдесят?
– Через сорок восемь, если быть
– Было утром и будет около полуночи. Да, вам ведь звонил некто Петров…
– Он прилетел?
– Прилетел, и я сказал ему, чтобы он приезжал сразу сюда.
– Спасибо, – сказал отец Дионисий. – С этими Игрикхо я совсем забыл про него. И вот еще что: переводчица группы Филдинга заболела…
– Да, мне сказал атташе. Я готов. Но – вы-то как будете обходиться без переводчика?
Отец Дионисий сделал неопределенный жест.
– Обратимся к Мрецкху. Да и, Бог даст, отец Афанасий вот-вот на него поднимется.
– Настоящая эпидемия, – сказал Юл. – Отец Афанасий, Боноски, Селеш, Хомерики, теперь вот – Кэтрин… Остались Ким и я.
– Что и доказывает. Юлий Владимирович, что вы такой же переводчик, как я – онейроп, – отец Дионисий широко улыбнулся и пояснил: – Шучу.
– Вы не знаете, в таком случае, чей именно я агент? – прищурился Юл. – Омска, Ростова или, может быть, Петербурга?
– Я приношу вам самые искренние извинения, – сказал отец Дионисий. – Я глупо пошутил. Простите меня.
– Дело в том, – сказал Юл, – что я слышу эту шутку уже не в первый раз.
– Вы имеете в виду тот инцидент с отцом Александром?
– И его тоже.
– Что поделаешь… Вы должны простить нас: россиянам трудно расстаться с представлением, что каждый подданный Конфедерации просто обязан быть шпионом.
– Да уж… – неопределенно хмыкнул Юл. Это он знал не понаслышке: во все свои приезды в Москву он ощущал плотный и наглый, на грани фола, прессинг во всем диапазоне: от примитивного уличного топтания и обысков в номере в его отсутствие до попыток тотального эхосканирования – так что приходилось постоянно, не снимая, носить на голове обруч охранителя. Все впечатления о Москве были приправлены головной болью и зудом от плотно сидящего обруча. Гаррота, вспомнил Юл нужное слово.
– Так я пойду, встречу Петрова, – сказал он, вставая.
– Да, пожалуйста, – сказал отец Дионисий. – И если у него окажутся лишние вещи – оставьте их в своей комнате, хорошо?
Юл вышел из здания в тот самый момент, когда в ворота въезжал кремового цвета лимузин – изготовленная на Земле имитация здешней марки «Золотое дерево». Не успела машина остановиться, как из нее выкатился кругленький, упругий, дочерна загорелый человечек в белой безрукавке и шортах.
– О! – сказал он. – Ну и жарища тут у вас! Это с вами я говорил по телефону?
– Со мной, – сказал Юл. – Где ваш багаж?
Ночь здесь всегда, в любое время года, наступала
– Камень, – сказал Цуха.
Камень – толстенная плита размером с письменный стол отца Дионисия – лежал посредине дороги. Весу в нем было никак не меньше тонны. Пока Юл скреб подбородок, размышляя, что делать, Цуха снял с крыши кабины щит из досок, и втроем они положили щит так, чтобы получился пандус. По этому пандусу Цуха провел грузовик. Доски похрустывали и поскрипывали, но выдержали пятнадцатитонную машину.
– Крепкое дерево, – с уважением сказал Петров.
– Что он говорит? – спросил Цуха.
– Он говорит, что крепкое дерево, – перевел Юл.
– Да, – сказал Цуха. – Очень крепкое. Серое дерево очень крепкое. Очень крепкое и очень дорогое. Скажи ему.
– Дюймовая доска из этого дерева не пропускает пистолетную пулю, – сказал Юл. – Раньше из него делали латы, щиты…
– Опять камень, – сказал Цуха.
На этот раз не пришлось выходить из машины: камень лежал на краю дороги, и можно было протиснуться. Цуха прижал грузовик к скале, стал медленно, по сантиметру, проводить его мимо камня – и вдруг газанул, с ревом и скрежетом продрался на свободу, погасил огни и вслепую, наугад проехал метров сто.
– Что с тобой? – спросил Юл.
– Сейчас, – сказал Цуха. – Шевельнулась земля…
Позади раздался короткий обвальный гул, удар. Грузовик подпрыгнул.
– Боже мой, – прошептал Петров. – Что это?
– Змея Гакхайе, – сказал Юл. – Под этой дорогой погребена великая змея Гакхайе. Когда начинается ночь, змея вспоминает, что пора идти на охоту…
Цуха, открыв дверцу и встав на сиденье, всматривался поверх кузова в то, что происходит сзади. Потом сел, завел мотор, включил фары и повел машину быстро, как только мог. Лицо его блестело от пота.
– Вам вольно шутить, – начал было Петров и оборвал себя: сзади опять донесся – теперь далекий – обвальный грохот.
– Успели, хвала Создателю, – прошептал Цуха на языке «детей дождя»: с артиклями и редуцированными гласными; та же самая фраза на Понго могла привести прямиком в петлю, так как означала бы: «Мы вздрючили Создателя».
– Они сами падают? – спросил Петров.
– Иногда сами, – ответил Юл.
– А у меня окошко разбилось, – пожаловался Петров. – Я его локтем задел, а оно выпало.