Святая Анна
Шрифт:
Впоследствии сотрудники ОГПУ в обвинительном заключении относительно членов Захарьевской общины написали: «Внешняя маскировка… создала вокруг сельскохозяйственной коммуны широкое общественное мнение, идущее за пределы области. В результате коммуна получила на всесоюзном смотре на лучшую колхоз-коммуну третью премию».
В конце 1920-х годов, когда начали массово создаваться колхозы, в коммуну стали направляться журналисты местных газет, призванные в своих статьях описать преимущества нового экономического уклада.
Советская пресса писала о ней в это время: «Первомайская женская сельскохозяйственная коммуна имени Крупской является наиболее ярким образцом героической борьбы трудящейся крестьянки под руководством коммунистической партии за свое раскрепощение».
«Коммунарки коммуны имени Крупской показали, что они крепко держат
«Надо прямо сказать, что вся жизнь и рост коммуны имени Крупской – героизм и самоотверженность коммунарок. За плечами коммуны девять лет упорного труда. Умелое сочетание правильного административно-хозяйственного и партийного руководства с высоким качеством массовой работы выдвинули коммуну, как женскую, на одно из первых мест по Ивановской области, а пожалуй, и всего Советского Союза. У коммуны много заслуг перед государством».
«Члены коммуны живут единой сплоченной семьей. Они твердо уверены в конечной победе коммунизма, и никакие хозяйственные трудности их не пугают. Закалку в борьбе за новую коммунистическую жизнь, за жизнь коллективную коммунарки накапливали в течение долгих лет. Путь, пройденный коммунарками, – это путь упорного труда и жесточайшей борьбы с классовым врагом».
Уже после ареста членов общины на допрос был вызван автор брошюры об общине, который сказал: «В 1930 году я совместно с представителем Облколхозсоюза и агрономом выехали в Первомайскую коммуну для обследования с целью представления ее на всесоюзный смотр-конкурс, так как она, по данным Облколхозсоюза, считалась лучшей в области. Ознакомившись с цифрами роста, хозяйственным эффектом коммуны, расстановкой сил по участкам, побыв на собраниях коммунарок, у меня и всей комиссии не возникло никаких подозрений. Товарищеское отношение коммунарок, их невозмутимое поведение оставило хорошее впечатление, именно внешней стороной мы и были введены в глубокое заблуждение».
Впоследствии сотрудники ОГПУ в обвинительном заключении против коммуны писали: «Контрреволюционная группа, будучи заинтересована в укреплении нелегального монастыря, ставила ставку на расширение и улучшение хозяйства, имея в виду, что при падении советской власти монастырь будет с прочной экономической базой. С 1926 года “коммуна” получила кредит и безвозвратные ссуды от государства до 30 тысяч рублей и трактор. В то же время все вопросы организационно-хозяйственного порядка проводились с ведома и утверждения руководителя контрреволюционной группы архимандрита Никона».
В 1929 году власти потребовали от руководства коммуны, чтобы она слилась в единое хозяйство с соседним колхозом «Новая деревня», где были и семейные, и неверующие. Община командировала одну из девушек в Москву в Колхозцентр, и ей удалось убедить начальство в нецелесообразности такого слияния, тем более что все коммунарки были против. Распоряжение, полученное местными властями из Колхозцентра, повлияло на них, они отменили все свои распоряжения о слиянии в единое хозяйство, и жизнь общины, шедшая по монастырскому уставу, продолжала идти в том же русле.
Архимандрит Никон писал начальнице общины Анне Соловьевой: «От всей души прошу тебя: не допусти в общение совместно смешанного пола. Не принимай на жительство по найму людей, соблюдай истовое общежительство».
Все это в общине соблюдалось, но с каждым годом, с усилением гонений на Русскую Православную Церковь, соблюдать это становилось все тяжелее. Казалось, что коммуне не устоять перед натиском государственного безбожия. В конце концов за уничтожение коммуны взялось ОГПУ. В ночь на 30 апреля 1931 года были арестованы начальница общины Анна Соловьева и три сестры, и среди них монахиня Анна Благовещенская.
Преподобномученица Анна родилась 30 января 1898 года в селе Борисоглеб Белосельской волости Пошехонского уезда Ярославской губернии в семье священника Алексия Аполлосовича Благовещенского и в крещении была наречена Марией. По окончании в 1916 году Пошехонской женской гимназии Мария стала работать учительницей и исполняла послушание псаломщицы в храме, где служил ее отец. Воспитанная в благочестии, она часто посещала монастыри, в том числе и Павло-Обнорский, где близко познакомилась с архимандритом Никоном, духовной дочерью которого вскоре стала. Когда организовывалась община, архимандрит Никон благословил Марию поселиться
На допросе, состоявшемся сразу же после ареста, она проводила ту линию, которую постановили все в общине: держаться перед властями, предполагая поначалу, что членов общины арестовывают за сопротивление объединению с другим колхозом, в котором были семейные, а не за то, что они под видом коммуны основали монастырь. Добившись разрешения писать протокол собственноручно, монахиня Анна написала:
«Я – член коммуны имени Крупской с 1922 года. До 1922 года я учительствовала, а в 1922 году, отказавшись от учительской должности, я все свои силы и здоровье решилась отдать на создание крупной организации, каковой является наша коммуна… И вот, эта дружная, трудолюбивая семья не отказала мне в моей просьбе – быть принятою в число ее членов, и я, как уже сказала, расставшись со школой, вступила в это общество девиц, задавшихся целью доказать на деле свою мощность, свою независимость от мужчины, доказать, что действительно женщина может управлять государством. Советская власть отнеслась к нам очень сочувственно, за что мы, конечно, очень благодарны ей. И вот, с 1922 года коммуна наша все растет и растет и, вместо десяти человек (как, помню, было при моем вступлении), число членов коммуны выросло уже до ста. Вместо маленькой ветхой избушки стоят уже большие дома, и коммуна начинает мало-помалу принимать вид маленького городка… Посетители наши всегда высказывают свой восторг и удивление, что женщины, исключительно женщины, так дельно, толково могут вести свое хозяйство. Многие изъявляют желание усвоить все это и устроить у себя дома нечто подобное. Я помню, как одна из экскурсанток выразилась так: “Побывав у вас, посмотрев на все ваши работы, расспросив обо всем, что меня интересует, я, мне кажется, получила столько практических указаний, столь полезных для ведения сельского хозяйства, что мне представляется, что я прослушала сельскохозяйственные курсы”. Вот такие-то отзывы для нас очень ценны, они доказывают, что и мы, “бабы”, приносим государству нашему посильную помощь. Вполне надеюсь, что и впредь государство будет помогать нам во всем необходимом, а мы, все более и более совершенствуясь в ведении правильного сельского хозяйства, тоже будем помогать государству, на деле доказывать, что баба – человек и не хуже мужчины может вести хозяйство, будем с большой радостью делиться своим опытом с нашими посетителями, предостерегать их от ошибок, которые пережили сами».
ОГПУ, однако, не интересовала хозяйственная деятельность монастыря, и следователи стали допытываться от арестованных сведений об архимандрите Никоне. 13 мая 1931 года они снова допросили монахиню Анну. Сведения о том, где находится отец Никон, мать Анна сообщать отказалась, но сказала, что архимандрита Никона знает.
28 июня 1931 года, довершая разгром общины, секретариат областного комитета коммунистов Ивановской промышленной области постановил: «Предложить районному комитету и коммунистической части коммуны провести жесткую чистку членов коммуны от чуждого элемента и бывших монашек. Одобрить слияние с коммуной “Новая деревня”, выдвинув из ее бедняцкого состава работников на руководящие хозяйственные должности».
После нескольких допросов монахиня Анна Благовещенская была освобождена и монашеской общиной отправлена в командировку в Мологу. Однако ОГПУ приняло решение вновь ее арестовать и направило в Мологское отделение ОГПУ телеграмму, чтобы ее вызвали к начальнику 3-го отделения секретного отдела ОГПУ, но, «так как со стороны возможны попытки скрыться, целесообразнее ее сопроводить до города Иванова агентурным наружным наблюдением».
11 декабря 1931 года монахиня Анна была вновь арестована и сразу же допрошена. Уже давно она приняла решение ни о ком не говорить, чтобы ненароком никого не предать: чем меньше говоришь – тем меньше и вопросов будет задано. И она заявила следователю: «Отца Никона, которого я знала как монаха Павловского монастыря, не видела с 1921 года, он тогда приезжал к Александре Аркадьевне, фамилии не знаю, проживающей в своем доме в селе Захарово, она являлась теткой Анне Александровне Соловьевой. После этого случая я отца Никона никогда и нигде не видела. Местопребывание отца Никона и Соловьевой в настоящее время мне неизвестно».