Святая и греховная машина любви
Шрифт:
— А эти его… Он их теперь бросит? — помолчав, спросил Дейвид.
— Нет, конечно, нет. Это невозможно. Там же маленький ребенок.
Снова повисло молчание, потом Дейвид бесстрастно произнес:
— Спасибо, что ввела меня в курс дела. И все, хватит с меня этой мути.
«Муть» — это было словечко Монти, подхваченное Дейвидом недавно.
— Дейвид, сыночек, постарайся понять. Конечно, трудно, конечно, все это так неожиданно — но что же теперь поделаешь. Так вышло, и нам теперь с этим жить…
— Я с этим жить не собираюсь! Я не хочу больше ничего
Как все это оскорбительно для непримиримого юношеского целомудрия, думала Харриет, как больно и стыдно. Ей мучительно хотелось прикоснуться к Дейвиду, обнять его, прижать к себе — но удерживала гордыня; вернее, две гордыни, ее и его.
— Ну что ж, а я решила с ними познакомиться, — сказала она.
— Что ты говоришь, это невозможно!
— Почему нет? Блейз мой муж. Он мне все рассказал, так что теперь уже что есть, то есть, обратно не спрячешь.
Да я и не хочу, чтобы какая-то часть его жизни была спрятана от меня.
— Ты что, собираешься встречаться с этой?..
— Ты прямо как в девятнадцатом веке живешь. «Эта» — просто очень несчастная женщина, ей не повезло в жизни.
— Несчастная! Да она воровка, преступница!
— Дейвид, все то уже прошло…
— Ничего не прошло, ты сама сказала. Я не верю. И потом, с чего ты взяла, что он рассказал тебе всю правду?
— Я просто знаю. — Отчаянным усилием воли Харриет сдержала слезы. — Твой папа рассказал мне все, все до конца.
— Все равно, встречаться с ней — чистое безумие. Это ничего не даст, кроме новой порочной связи, которая будет тянуться и тянуться…
— Но связь уже есть, и она все равно должна тянуться.
— Ну вот, а я что тебе говорил!..
— Дейвид, ты будто нарочно не хочешь меня понять. Пока Люка не вырастет…
— Только, пожалуйста, не надо никаких имен.
— Блейз не может взять и бросить их, он в ответе за этих людей, он должен их содержать. Они есть, и так просто их не вычеркнешь. Люка твой брат. Ты ведь сам мне столько раз говорил, что хочешь иметь брата.
— Брата, а не какого-то гаденыша.
— Дейвид, ну зачем ты так. Уж кто-кто, а малыш ни в чем не виноват.
— Малыш!.. Слушать противно.
— Пожалуйста, Дейвид, постарайся мне помочь. Думаешь, мне все это нравится? Но мне ведь тоже Надо как-то жить дальше, надо нести свой крест, а не заливаться все время слезами.
— Я и стараюсь тебе помочь. Но все это так… гадко… и никогда уже не будет как раньше. Послушай, давай уедем куда-нибудь, а?
— Уедем?
— Ну да. В Италию, например. Вдвоем — только ты и я. А он пусть тут сам все расхлебывает. Скажи ему, пусть избавляется как угодно от этой своей семейки, пусть назначает им какое-нибудь годовое пособие. Ты как хочешь, а мне такая родня не нужна.
Дейвид готов уехать с ней в Италию! Еще вчера, услышав такое, Харриет была бы на седьмом небе от счастья. Увы, теперь и это невозможно. Она вдруг с неожиданной остротой почувствовала, как страшный омут затягивает ее все глубже и глубже. Опять стало трудно дышать. А это счастье, мелькнувшее
— Я не могу уехать, не могу оставить его в беде.
— У него-то что за беда? Ты же его простила.
— Пожалуйста, Дейвид, не надо иронизировать. — Слезы все-таки прорвались сквозь волевой заслон, и Харриет попыталась зажать веки пальцами. Помолчав немного, заговорила снова: — Дейвид, ты тоже должен его простить. Пожалуйста. Это очень важно.
— Послушай, я не собираюсь обсуждать это — ни с ним, ни с кем другим. Такие личные вещи — это же тайна, понимаешь?.. Во всяком случае, я не хочу, чтобы вся эта мерзость стала известна у меня в школе.
— Да, пока тайна… — сказала Харриет. Пока тайна, но что-то будет дальше, мысленно добавила она. — Ну, словом, я не могу сейчас уехать.
— Боишься его с ними оставлять?
— Нет. Конечно, нет.
— Извини, я несу чушь, — Дейвид сжал губы и, откинув с лица длинную золотую прядь, впервые за весь разговор взглянул на Харриет. — Просто от всего этого у меня такое мерзкое чувство… я должен от него как-то избавиться. В общем, для меня этих людей просто не существует, так что можешь о них даже не заговаривать — их нет. Во всяком случае, они никогда — слышишь, никогда! — не должны даже приближаться к этому дому. Я тоже здесь живу, и я имею право требовать, понятно?
Мать и сын смотрели друг на друга озадаченно, словно не узнавая. Мир стал другим, и сами они были теперь какие-то другие, но вести себя по-новому еще не научились.
— Хорошо, — сказала Харриет, словно делая уступку в переговорах. Она понимала, что сейчас ей придется уйти и что больше у нее не будет возможности побеседовать с сыном по душам. — И все-таки, Дейвид, постарайся быть добрым, когда будешь говорить с папой. Не надо притворяться, будто ничего не случилось, это слишком жестоко. Ему очень, очень стыдно перед тобой…
— Пожалуйста, не надо разговаривать со мной таким тоном. Ты вообще не должна так говорить. Попробуй взглянуть на все это со стороны.
— Я попробую. Но и ты, пожалуйста, постарайся сбросить это равнодушие…
— Я тебя уверяю, я совсем не так равнодушен, как тебе кажется. А теперь, прошу тебя, уходи, слышишь, уходи!..
— Постарайся…
— Пожалуйста, уходи.
— Она сидит в машине, около дома, — сказал Блейз. — Ну, не совсем около дома, за углом.
— Интересно, почему это не около дома? — спросила Эмили. — По-моему, ты меня просто дурачишь.
— Я подумал, так лучше… На всякий случай, вдруг ты не…
— Мог бы предупредить.
— Я и предупредил! Я же три раза повторил тебе по телефону.
— А я тебе не поверила. Думала, это розыгрыш.
— Розыгрыш?
— Значит, ты ей все-таки сказал. Бедная миссис Флегма. И как она приняла новость?
— Великолепно.
— Бедная великолепная миссис Флегма.
— Я хотел сказать, она не устраивала никаких сцен, она все поняла. И она не требует, чтобы я тебя бросил.