Святая ночь(Сборник повестей и рассказов зарубежных писателей)

Чавиано Даина

Гонзало даже не закричал. Видно, он был готов к такому концу. Он проиграл, как игрок на поле Ушмаля, и теперь приблизился к богам. Розарио же, когда прислужники взялись за него, закричал, стал отчаянно сопротивляться. Но их не интересовало его сердце. Они крепко схватили его, и жрец сделал надрез. Резкий, короткий. Розарио почти не почувствовал боли, но, когда его отпустили, он не устоял — упал на землю. Ему перерезали ахиллово сухожилие, сделали из него калеку. Спотыкаясь, волоча ногу, он потащился вперед, толпа расступилась, давая ему дорогу. Ногу разрывало от боли, он едва дополз до лошадей. Никто не шевельнулся, чтобы остановить его. Он добрался до привязанных лошадей, нечеловеческим усилием подтянулся, залез в седло — люди стояли и смотрели. Он повернулся, окинул их

долгим взглядом, на мгновение ему открылась истина — глаза их горели давней неизбывной надеждой. Они превратили его в своего нового карлика, нового волшебника. И через год, когда на полуостров Юкатан снова придет день солнцестояния, он вернется сюда, он будет с ними. Это было время майя, время древних веков, его не уничтожит ни кипучее обновление жизни на земле, ни перемены в культуре, происшедшие за многие столетия. Осталась еще сила, чтобы выполнять миссию богов. Он оглядел собравшихся, сияющих золотом в ярких лучах утреннего солнца. Да, наконец-то ему открылось его предназначение.

Он приветственно вскинул руки и прокричал:

— А-ра! Слава народу майя!

Потом пришпорил лошадь и ускакал в джунгли.

Ален Милн

ПЕРЕД ПОТОПОМ

Перевод В. Вебера

ам говорят, что Ламех породил Ноя, когда ему было 182 года, а затем прожил еще 595 лет. Поэтому мы не удивляемся, читая: «Всех же дней Ламеха было семьсот семьдесят семь лет; и он умер». Этого следовало ожидать. Но следующая фраза дает нам пищу для размышлений. В ней говорится: «Ною было пятьсот лет и родил Ной: Сима, Хама и Иафета». Вряд ли речь тут идет о двух независимых событиях. Скорее всего, тогдашний летописец не стал бы специально сообщать нам, что в какой-то момент Ною исполнилось пятьсот лет. Об этом мы могли бы догадаться и сами, памятуя, что ему было 595, когда умер его отец. Но если, и это весьма вероятно, указанные события связаны между собой, нам хотели сказать, что в возрасте пятисот лет у Ноя родилась тройня. Как тут не вспомнить написанное ниже: «В то время были на земле исполины».

Современному историку, однако, довольно трудно представить себе как пятисотлетнего мужчину, находящегося в расцвете сил, так и пожилого джентльмена годков этак на восемьсот сорок. Скорее он подумает, что с той поры изменилась не природа человека, но система отсчета, и сочтет целесообразным разделить возраст патриархов на десять в надежде получить более правдоподобную картину. Таким образом, по его предположению, Ной вошел в ковчег, когда ему было шестьдесят лет, а сыновьям Ноевым — двадцать восемь, двадцать четыре и двадцать соответственно. И так как в известной истории очень мало сказано о женщинах, хотелось бы уделить им побольше внимания, предварительно напомнив нашим читателям, что жену Ноя звали Ханна, жену Сима — Керин, Хама — Айша, а Иафета — Мерибол. Теперь мы можем начать.

По ночам Ной часто видел сны, а за утренней трапезой пересказывал их содержание. Прямые предсказания грядущих бедствий перемежались весьма неопределенными пророчествами, правильное толкование которых становилось возможным лишь после совершения события. Например, если саранча уничтожала посевы, Ной самодовольно напоминал семье, что месяц назад во сне вычерпывал ситом бездонный колодец. Одновременно признавая, что ошибся, трактуя видение как знак того, что из второго сына не выйдет никакого толка. Ной не любил Хама. Хам позволял себе спорить с отцом.

Однажды Ною привиделся особенно яркий сон. Воды Тигра и Евфрата слились и ринулись на него, а он и Хам оказались на бревне посреди разбушевавшейся стихии. «Почему тебе не приснилось это наводнение? — спросил Хам. — Тогда мы могли бы построить лодку и

спасти мою мать и моих братьев и жен моих братьев, — а помолчав, добавил: — И Айшу». А затем Хам превратился в крокодила, и крокодил крикнул: «А как же моя жена?» И внезапно все животные закричали: «А как же наши жены?» Но он сидел уже не на бревне, а на верхней ветви кипариса и отпиливал ее, намереваясь строить лодку. И тут к своему ужасу обнаружил, что пилит сук, на котором сидит. Падая, он громко закричал, и жена его, проснувшись, спросила: «Что такое?» Слава богу, это был только сон. И Ной сказал: «Это сон, дорогая. Утром я тебе все расскажу». А потом, размышляя, лежал три часа и в конце концов даже забыл, что это был сон. Он снова заснул, когда нарождалась заря, и к тому времени у него уже не осталось сомнений, что с ним говорил сам Яхве.

— Сим, мальчик мой, — обратился Ной за завтраком к старшему сыну, — чем ты собираешься заняться сегодня утром?

Сима он любил больше остальных. Сильный и послушный, тот не отличался умом, но природа наградила его золотыми руками. И Ной знал наверняка, что старший сын сделает именно то, что ему скажут. Не то, что Хам, бесстыдный и вечно всем недовольный. Хам ничего не принимал на веру. Он ставил под сомнение то, что считалось законом для других, в частности он не считал, что отец — олицетворение мудрости и его следует почитать, даже если ваши мнения расходятся. Иафет только что женился на Мерибол, а Мерибол только что вышла замуж за Иафета. Они сидели вместе, думали вместе и гуляли вместе. И уже шесть месяцев ни один из них не говорил «я», а только «мы». На какое-то время они оказались полностью потерянными для общества.

Прежде чем Сим успел собраться с мыслями, чтобы ответить отцу, Ной продолжил:

— Я хочу, чтобы ты отложил все дела и помог мне строить лодку. Хам, ты, несомненно, желаешь знать, почему лодку, если вода у нас разве что в колодце? Хам, мальчик мой?

— Мой дорогой отец, — ответил Хам, удивленно подняв брови, — мне бы и в голову не пришло спрашивать, зачем строить лодку. Наоборот, я всегда думал, что нашей ферме недостает именно лодки. Каждому из нас нужна своя лодка. Всего семь лодок, — пояснил он, взглянув на Йафета-и-Мерибол. — Как знать, для чего может понадобиться красивая лодка.

— Ты совершенно прав, Хам. Нам может понадобиться лодка.

Ханна поспешила вмешаться, чувствуя, что дело идет к ссоре.

— О, ты же собирался рассказать нам свой сон. Тебе приснились лодки? Мне кажется, раньше они тебе никогда не снились.

— Раньше не было повода, Ханна. Но на грани ужаснейшей катастрофы в истории человечества, когда великий потоп вот-вот захлестнет всю Землю и уничтожит род людской, меня милостиво предупредили и дали дельный совет.

Ближние Ноя восприняли его слова довольно спокойно. Самое худшее, что они могли ожидать от сна главы семьи, так это падения овцы в колодец. Из чистого любопытства Хам поинтересовался, откуда возьмется вода.

— Отовсюду, сын мой, — сурово ответил Ной. — С небес.

— О, значит, пойдет дождь?

— Дождь будет идти сорок дней и сорок ночей, пока под водой не скроются даже склоны Арарата.

— А мы будем сидеть в нашей лодке?

— Не только мы, но и по две особи каждого вида животных, мужская и женская.

Иафет-и-Мерибол улыбнулись друг другу.

— А в чем, собственно, дело? — спросил Хам.

— Насколько я понимаю, грехи этого мира вывели Яхве из себя и он намерен уничтожить все живое, за исключением нашей семьи и… э… тех животных, о которых я только что упомянул. Яхве испытывает к нам, вернее сказать, ко мне, особое расположение.

— Что же будет потом? Или мы навечно останемся в лодке?

— Когда вода спадет, мы начнем все заново и возродим цивилизацию.

— Мы ввосьмером и все животные?

— Да.

— Может, ты что-то не так понял? — спросила Ханна Ноя. — Или ты считаешь, что я тоже должна рожать детей?

Ной нахмурился.

— Женщина, как ты смеешь указывать богу в его делах?

— Помилуй господи, я только сказала, что ты мог неправильно истолковать этот сон.

Иафет-и-Мерибол о чем-то пошептались, и Мерибол спросила: