Святая Русь (Книга 3, часть 7)
Шрифт:
До вечера собирали добычу. Сгоняли в стада разбежавшихся лошадей, верблюдов и быков, ловили по кустам прячущихся татарок, волокли, вопящих, за косы к себе в стан. Женщины, жены, дети ратников - все было ускакавшим Тохтамышем брошено и оставлено врагу.
"У тех, кто с трудом находил пропитание, - записывал позже в "Книге побед" Шераф-ад-Дин-Йезди, придворный летописец Шахруха, - скопилось столько лошадей и баранов, что на пути назад не могли гнать и оставляли... Лично для Тимура было отобрано пять тысяч девушек и юношей".
Войско стояло, отдыхая, двадцать шесть дней. Были захвачены татарские передвижные юрты, кутарме, поставленные на телеги. Их повезли с собою, "и каждый мог
В "Книге побед" - "Зафар-Намэ" - Низам-ад-Дина Шами, официального летописца Тимура, сказано несколько иначе, но тоже торжественно: "Пешие нукеры возвращались с десятью и двадцатью головами лошадей, а одноконные с целою сотней и больше. Личную Тимурову добычу было не сосчитать. Баранов, овец и быков, не считая, гнали целыми стадами..."
Тимурова конница, преследуя разбитого врага, совершила короткий рейд почти до Сарая (по другим известиям, Сарай был взят и разграблен), но больших походов и иных сражений не было. Победа на Кондурче досталась Тимуру достаточно дорогой ценой. Впору было убраться назад, чтобы не растерять скота и полона.
Двигались медленно. Выгоревшая осенняя степь собирала свою жатву в виде падавших по дороге обезножевших животных. По пятам ратей бежали стаями степные волки. Орлы до того обжирались падалью, что подчас не могли взлететь. У редких источников питьевой воды происходили свалки обезумевших людей и животных. Чулпан, обожженная солнцем почти дочерна, ехала верхом, изредка поворачивая заострившееся лицо в сторону Тимура. Железный Хромец вел свою рать, по-прежнему не проявляя видимых признаков усталости. Он знал, что с Тохтамышем отнюдь не покончено, знал, что выпросившиеся у него собрать свой "иль" (остатки Белой Орды) Тимур-Кутлуг, Идигу и Кунче-Оглан вряд ли вернутся назад. Решительное столкновение гигантов было все еще впереди.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
Васька застрял в Сарае сперва потому, что бежал русский княжич Василий и всех русичей временно не выпускали из города, затем потому, что, спасаясь от голодной смерти, снова поступил в полк, и, наконец, потому, что появилась Фатима.
Фатима была дочерью знакомого сотника, и, пока подрастала, Васька почти не обращал на нее внимания. Но к своим тринадцати годам, как раз к тому времени, как Васька воротился из плена, округлилась и расцвела, хотя и мало прибавила росту. Васька, бывая у сотника (десяток воинов ему вручили с трудом), нет-нет да и заглядывался на нее. И что подвело? То ли долгий пост, то ли гнусная привычка, развившаяся у него, пока служил у Тимура, не считаться с желаньями девушки, - только однажды, не выдержав, он крепко обнял ее, прижав к стене юрты и стараясь поцеловать. Именно тут, когда она, склонив лицо и загораживаясь упругой маленькой рукою, молча отбивалась от него, он почуял, какие у нее тугие плечи и груди, вдохнул по-настоящему запах молодого тела и потерял голову... Что было потом, Васька помнил плохо. Опомнился только тогда, когда она, с разорванным на груди платьем, стояла перед ним, оскалив зубы и сжимая в руке нож. Темная кровь ударила ему в голову, но Фатима крикнула отчаянно:
– Не подходи!
– И взмахнула ножом.
Васька, опомнившись, отступил. Показалось, что девка сейчас зарежет ежели не его, то себя саму.
– Прости!
– сказал он, осознавая постепенно, что собирался совершить и что будет ему опосле от сотника.
– Прости меня! Оголодал... Люблю тебя!
Васька, невесть почто, повалился перед нею на колени, готовно подставив голову под удар.
– Встань! Ты глупый!
– сказала Фатима совсем по-взрослому, по-женски.
– Прощаю тебя!
Сотник все же узнал от кого-то - навряд от самой Фатимы, верно, видел кто из рабов
– Я как сына тебя принял, а ты?
– И, не выдержав, в голос, с провизгом, закричал нарочито по-русски, чтобы еще больше оскорбить: Зачем девкам лапал?!
– Не лапал я!
– отвечал ему по-татарски Васька и вдруг (за миг до того вовсе не думая об этом) вымолвил: - Жениться хочу!
Сотник замолк, разглядывая Ваську, словно встреченного незнакомца, покачивая головой. Потом вопросил вдруг с недоброю ухмылкою:
– А она хочет?
– Спроси у нее!
– Васька безразлично пожал плечами.
– Спрошу!
– пообещал сотник и смолк, не зная, о чем еще говорить.
Девок у него было шестеро, а с женихами в Орде после бесконечных походов и войн становило туго. Сотника для дочки, да еще младшей, не вдруг и найдешь... Конечно, у Васьки ни кола ни двора, но ведь воину, ежели повезет, разбогатеть можно в первом же походе!
Так и стал Васька, после обычной волокиты предсвадебной, владельцем второй лошади и ста баранов, больше сотник на разживу ему не дал, а также молодой жены с парою полосатых хлопчатых матрацев, новыми бабьими портками и красною праздничной рубахой, пошедшей Фатиме в приданое. Трех баранов из сотни съели на свадебном пиру. Гости пили русский мед, добытый Ваською, хлопали его по плечам:
– Теперь ты наш, татарин!
Порядком-таки выпив, Васька не уразумел даже, как прошла его первая ночь. Но под утро, ощутив подле себя молодое упругое тело, будто смазанное воском, вдохнув ее запах - смешанный запах пота, шерсти и спелого яблока, он, притянув девушку к себе, ощутил вдруг, что и вправду любит ее, а не только хочет, и долго целовал в мягкие, точно у жеребенка, губы и закрытые глаза. Он снова заснул, а когда окончательно проснулся, увидел, как Фатима, умытая, прибранная, хозяйничает, накрывая низенький столик и готовно поглядывая на него. Увидя, что он открыл глаза, тотчас подошла, поклонилась, подала кумган с водой. Теперь он был не насильник, а ее муж, герой, бежавший от самого Тимура, не убоявшись ни погони, ни возможной смерти...
Жилье себе Васька нашел сам. На первых порах это была жердевая халупа на краю города, уступленная ему стариком русичем; но со временем появилась и юрта, а округлившаяся Фатима ходила уже с животом, собираясь родить, и готовила ему вкусные пельмени с кониной и жареную баранью требуху. Овцы плодились, были свой кумыс и своя брынза. Из нового похода Васька, уцелевший при отступлении, привез дорогой подарок жене, привез и серебра, и жеребую кобылу, которую сумел сохранить во время суматошного бегства Тохтамышевых ратей. Он уже не кидался вперед и не изображал героя. Когда бежали все, бежал и он со всеми, усвоив, что величайший из великих, хан Золотой, Синей и Белой Орды, потомок самого Чингисхана, не умеет стойко держаться в бою и отступает сразу, как только почует близость поражения. Побывав в двух походах против Железного Хромца, Васька неволею начал уважать Тимура.
Фатима, родивши мальчика и мало отдохнув, вновь принялась за хозяйство. Она сохраняла ему овец, готовила, стряпала и стирала, справляясь за нескольких работниц. Как-то раз вопросила его все-таки, не собирается ли он брать себе вторую жену? На что Васька, рассмеявшись и хлопнув ее по налитой заднице, обещал подумать: "А то все как-то и в голову не приходило!" Редко у кого из рядовых ратников, да и десятских, было по второй жене, разве приведет себе какую полонянку, да и то держит не женой, а наложницей. У самого Васькина сотника было всего две жены, и старая часто ругала молодую за непорядню.