Святая сила слова. Не предать родной язык
Шрифт:
Когда же уйдём их храма, унесём с собою не только не поддающиеся никакому описанию душевные переживания, но и тот волшебный запах, которым так щедро одаривала нас благословенная свечка. Унесём на руках, на волосах, на одежде. И уже придя домой, долго ещё будем благоухать, нежно оттесняя требовательные запахи этого мира лёгким, чистым дыханием мира иного.
И где нет ни надсадного кашля, ни пожелтевших зубов, ни затемнения лёгких. И где лишь аромат, а не смрад.
Чудо по расписанию
Место, где все – сотрудники
Как часто мы, верующие христиане, живём в ожидании чудес. При этом чудо для нас это, как правило, событие или явление, выламывающееся из привычного круга жизни, грубо попирающее извечные законы бытия.
Мне же хочется поведать о чуде, свидетелем
Но вначале воспоминание из далёкого детства. И пусть оно протекало вдали от этих мест – было в нём то, что наверняка знакомо и вам. А именно – неписаный закон возрастной градации, жёстко регулирующий отношения среди детей, в особенности среди мальчиков. Если кому-то из них, скажем, восемь лет, ни за что не станет водиться – хоть убей – с пятилетним. Ещё бы, он уже в школе учится, аж во втором классе, а этот шпингалет ещё топает в детский сад. А вы можете представить себе десятиклассника, который на равных общался бы с шестиклассником? Да ни за что! Засмеют! Иное дело, если сгонять малолетку за мороженым, это куда ни шло. А посыльный ещё и рад будет донельзя, ещё бы, такое доверие ему оказали, приблизили. Такая вот дворовая (или школьная, как угодно) «дедовщина».
Это потом жизнь потихоньку-полегоньку всех пообломает да подровняет: семидесятилетних
с шестидесятилетними, тридцатилетних с сорокапятилетними. Там иной раз глядишь, изрядно полысевший отец семейства норовит подсуетиться перед юнцом, более него преуспевшим в большом или малом бизнесе… Но то у взрослых, у детей же всё иначе. Таковы незыблемые особенности возрастной психологии. Так было, есть и будет во все времена.
Существует, однако, одно-единственное место на земле, где действие этих человеческих законов приостанавливается, где теряют они свою силу и влияние. И место это – алтарь православного храма. А всё потому, что ис-покон века существует в наших храмах такое послушание, как алтарник. И возраст здесь ни при чём, никак не оговаривается. Среди алтарников можно встретить и седовласых мужчин, и крепких юношей, и совсем крох. При этом каждый из них выполняет, по сути, схожие функции. Не редкость, когда старший алтарник может быть намного моложе иного мужчины, на которого нет-нет да и глянет укоризненно по причине, которая непосвящённому может показаться просто непонятной. Скажем, из-за остывшего угля в кадильнице в тот самый момент, когда надлежит кадить. А без него не будет в храме Божием должного благоухания, а значит, и приличествующего благолепия. Причём обижаться на это не принято, просто рабочий момент. Здесь трудятся не друг для друга, не из корысти, но во Славу Божию, и значит, надо стараться от всей души, изо всех сил.
Однако сотрудничают (вот где проявляется сокровенный смысл этого слова) меж собой не только алтарники. Каждый из них в течение всего богослужения сотрудничает ещё и с диаконом, священниками, настоятелем. А как же иначе?! За стольким надо уследить этим церковнослужителям , чтобы помогать, не отвлекая священнослужителей от того главного, что происходит здесь и сейчас, ради чего собрались все эти верующие люди в церкви – от молитвы.
Тут не до амбиций
Ещё до начала службы надлежит возжечь лампады в храме, положить на аналой икону праздника, проследить за тем, чтобы в алтарь исправно поступали со свечного ящика и читались записки, а также пожертвованные свечи, готовить теплоту для причастия и нарезать просфоры, да так, чтобы всем хватило, чтобы, не приведи Господь, кто-то ушёл недовольный или обиженный. А ещё надо обладать умением во время Литургии, взяв благословение, выйти из алтаря и, встав перед амвоном, прочитать Апостол. А ещё выходить с диаконскими свечами на малый и большой входы, вовремя выносить на солею большие свечи, масло на по-лиелей, передавать вынутые просфоры на свечной ящик. А ещё исправно вносить имена для поминовений, сорокоустов в две большие тетради. И конечно же приготовить всё необходимое для водосвятного молебна. А также для Крещения, а, возможно, и венчания, которые начнутся сразу после службы. Не говоря уже о том, что поддержание образцовой чистоты и надлежащего порядка в алтаре – тоже всецело на плечах алтарников. Да разве всё перечислишь! А уж в дни подготовки к великим праздникам,
И всё вполголоса, чуть не на цыпочках. Да, тут и в самом деле не до амбиций. Если же у кого-то они всё же прорезаются, такой в алтаре долго не задерживается.
Трогательно наблюдать, как в самом начале службы, когда на клиросе ещё читаются часы, стоят они рядком. В том числе и те, кому настоятель, возможно, годится по возрасту в сыновья, а иные мальчики, возможно, и во внуки. Но здесь и сейчас они абсолютно равны, и им надлежит исполнять то послушание, которое передаст им старший алтарник. Вот они застыли с вытянутыми вперёд руками, на которых аккуратно, на особенный строгий манер, сложены стихари, ожидая благословения священника.
Праздник мужского братства
…После окончания службы они выйдут из алтаря: кто к своей жене и детям, чтобы поздравить их с Причастием, а затем в воскресную школу, чтобы преподавать Закон Божий, а кто к маме, чтобы, наскоро потрапезничав, вместе поспешить в ту же школу, но уже в качестве ученика.
А из «привилегий», если это, конечно, можно считать привилегией, да и то лишь в некоторых приходах, исповедь в алтаре.
Так совместно проживут они ещё одну добрую половину очередного воскресного дня. Так не похожего на «день отдыха» многих их родных и знакомых, соседей по дому и однокашников. Проживут, так и не заметив, что помимо величайшего Таинства Евхаристии, стали – всего на несколько часов – сопричастниками ещё одного удивительного таинства. Имя ему, правда, не придумано, но разве в этом дело. То, что это подлинное чудо, у автора этих строк не вызывает и тени сомнения.
…Тихий и светлый праздник истинного мужского братства, мягкий отсвет Царства Небесного.
Тогда успел
История эта приключилась в 1977 году, когда по окончании института я проходил срочную воинскую службу рядовым солдатом в жаркой Туркмении. В начале весны выпало мне сопровождать в компании трёх солдат из нашей роты радиолокационную станцию на профилактику в Куйбышев, ныне Самару. Радовался ещё и оттого, что можно было вырваться наконец за пределы небольшого военного городка с его заученными лицами на неведомые просторы, да ещё в сопровождении капитана Петрова. Это про таких, как он, Лермонтов написал когда-то: «отец солдатам».
Маршрут пролегал через Каспийское море на пароме через родной Баку, откуда недавно призвался. Вот всегда со мной так: просился в Сибирь, на Байкал, который часто снился мне тогда, а направили с точностью до наоборот, в горячие пески, в Красноводск. Обидно, я ведь призывался добровольно; у нас в семье все мужчины, начиная с прадеда, отдали долг армии. Правда, все они, как один, были кадровыми офицерами, а мне буквально через пять дней после получения диплома о высшем образовании предстояло оказаться в солдатском кубрике. Но меня это обстоятельство нисколько не смущало, наоборот, волновало и радовало, хотя сегодня это кому-то, быть может, покажется невероятным. Что касается распределения, то это, кажется, был как раз тот случай, когда судьба тихонько хихикает за твоей спиной. К слову, до Байкала я всё-таки добрался, но случилось это гораздо позже.
И вот уже в рюкзаке мягко позванивают банки из сухого пайка, позади пески, морской паром с изнурительной ночной качкой, мимолётная встреча с родными. И вот незабываемая поездка в наспех оборудованном под жильё товарном вагоне безо всяких удобств с собранной вручную буржуйкой, уголь для которой спешно набирали на редких остановках чуть не в охапку, и где постелью нам служила обыкновенная солома. В небольшом котелке, прикрученном проволокой к печной трубе, булькает нехитрое варево, мы с капитаном ведём долгие разговоры о поэзии Хайяма и Есенина. Другие часовые – это узбек, молдаванин и украинец, недавние школяры, которые, судя по всему, не были без ума от учёбы. Вот и выходит, что я, новоиспечённый филолог, самый старший и образованный из нашей солдатской братии, к тому времени уже женатый, представляю для командира больший интерес. Мы с ним, неравные по воинскому званию, выходит, ровня по жизни. Так, в разговорах, преодолеваем долгие, бесконечно унылые калмыцкие степи, длительные стоянки в тупиках, куда нас то и дело загоняли, чтобы пропустить другие составы. Я, как могу, изощряюсь в кулинарии на крошечном пространстве, пытаясь хоть как-то разнообразить ассортимент солдатского пайка, так гармонирующий с пейзажем, мелькающим за дверью товарняка.