Святитель Иоанн, Шанхайский и Сан-Францисский чудотворец. Жизнь и чудеса
Шрифт:
Так в Мильковском монастыре появился первый русский монах. За ним пришли еще трое русских, отличавшихся высокой образованностью и духовностью. Со временем монастырь стал сербско-русским и, находящийся до этого в упадке, начал оживать.
В тот же год монаха Иоанна (Максимовича) рукоположили сначала в иеродиакона, а затем в иеромонаха. С тех пор он стал вести строгую подвижническую жизнь, ни в чем не давая себе послаблений. В частности, не спал на кровати, позволяя себе лишь краткий отдых в кресле или на стуле. Иногда он засыпал на коленях во время ночной молитвы. Строгая монашеская жизнь помогла ему исцелиться от заикания, которым он страдал с детства.
Однако монастырской
Одной девочке, которая спрашивала, почему в наши времена нет святых, владыка Николай ответил: «Да нет же, есть, моя девочка! Сегодня имя отца Иоанна произносится в Битоле, как имя Ангела Господня». Епископ Николай часто посещал Битольскую семинарию, беседовал с учителями и студентами. Однажды перед уходом он сказал студентам: «Дети, внимайте отцу Иоанну: он – Ангел Божий в человеческом обличье». Удивительно то, что в то время, когда будущий святитель Иоанн удостоился о себе такого высокого мнения, ему был всего 31 год.
Преподаватель духовной семинарии
Священник Урош Максимович, учившийся в Битольской семинарии, вспоминает: «Справедливо было бы сказать, что отец Иоанн больше принадлежал небу, нежели земле. Его кротость и смирение напоминают те, что увековечены в житиях величайших аскетов и пустынников. Пищу он принимал в количестве, необходимом лишь для поддержания телесных сил. Одежда его была простой, а в постели он вообще не нуждался. Комната его была в полуподвальном помещении с одним незанавешенным окном, выходящим во внутренний двор. В комнате стоял простой стол со стулом да кровать, на которую он никогда не ложился. На столе всегда лежало Святое Евангелие, а на полке стояли богослужебные книги. И больше ничего! В любое время ночи его можно было застать читающим Библию.
Те переживания, которые он испытывал во время церковных служб или молитв, не передать словами. Необычайной была и его подготовка к Божественной литургии: уже в четверг он ел меньше, в пятницу и субботу едва притрагивался к пище, пока в воскресенье не совершит литургию. В первую седмицу Великого поста он не вкушал ничего, но каждый день служил, как и в течение Страстной седмицы. Когда наступала Великая Суббота, его тело было совершенно истощено. Но в самый день Христова Воскресения он как бы возрождался. После Божественной литургии силы возвращались к нему, а ангельская радость озаряла его лицо. Таким образом, перед нашими глазами протекала его подвижническая жизнь.
Отец Иоанн был редким молитвенником. Он так погружался в тексты молитв, что создавалось впечатление, будто он говорит с Богом, Пресвятой Богородицей, Ангелами и святыми, которые предстояли его духовным очам. Может быть, для нашей пользы он говорил вслух, чтобы научить нас молиться. Каждая его молитва была потрясающей; произносил он их наизусть с исключительной выразительностью.
Отец Иоанн любил нас, и мы его. В наших глазах он был воплощением всех добродетелей: мирный, спокойный, кроткий. Мы не находили в нем недостатков и быстро привыкли к его манере говорить. Он стал настолько близок, что мы относились к нему как к старшему брату, любимому и уважаемому. Не было конфликта, личного или общественного, который он не мог бы разрешить. Не было вопроса, на который у него не нашлось бы ответа. Ответ его был всегда информативно насыщенным, ясным, полным и компетентным, потому что исходил от человека высокообразованного, имеющего два университетских диплома. Каждую ночь он, как Ангел Хранитель, оберегал нас: одному поправлял подушку, другому одеяло. Всегда, входя в комнату или выходя из нее, он осенял нас крестным знамением.
Преподавал он по специальной методике. Был одновременно и теоретиком, и практиком. Он имел расписание, по которому студенты читали на клиросе. Одна группа из четырех студентов и другая (всего восемь человек) должны были приходить в определенное время в комнату отца Иоанна, где можно было найти все богослужебные книги. Первая четверка студентов должна была найти все, что следовало читать или петь в тот день недели или на праздник, а другие четверо слушали. В это время объяснялась теория богослужения и прочее. Так практиковалось весь год.
В классе акцент делался на теории. Отец Иоанн хотел научить студентов уделять особое внимание Святому Евангелию как источнику всякого богословского знания. Поэтому в начале урока спрашивал, что читалось в тот день из Святого Евангелия или Апостола. Потом давал краткие толкования. Но какие он давал толкования, когда читал пасторское богословие и историю Церкви! Некоторые свои лекции по пастырскому богословию он записывал для нас в специальные тетрадки. В них он выразил себя в полной мере.
Когда мы в 1931 году держали экзамен на получение диплома об окончании семинарии, профессор, представитель министерства, был поражен превосходными ответами студентов. Полагаю, более половины отвечали на “отлично”, а остальные – на “хорошо”. Учителя объяснили представителю министерства, что отец Иоанн неразлучен со своими учениками и в течение года дает им детальное знание предмета. Так каждый студент, осознавая исключительность личности отца Иоанна, всей душой был предан ему. Он был среди нас как посланник Божий, призванный возделывать Его обширную ниву. И он честно исполнил среди нас предназначенное служение».
Другой бывший гимназист, деревенский мальчик, вспоминал, как он представлял жилище преподавателя чем-то особенным и даже неприступным. Но увидел длинный стол с книгами и кровать с иконами и книгами над ней. У изголовья кровати стояла открытая коробка. Вошедшие к отцу Иоанну другие гимназисты сели на край кровати и без спросу взяли то, что лежало в коробке. «Они угощались, а я удивлялся их свободе в отношении преподавателя».
«На беседах, – продолжает он, – мы читали творения святых и обсуждали их. Высказывали свою точку зрения, которая была присуща нам, детям до 15 лет, иногда мы с особым пылом защищали свою точку зрения и мысли. В эти моменты наш отец проявлял редкое терпение и выслушивал каждого до конца. Затем он согласовывал наши точки зрения, и все хорошо заканчивалось».