Святолесские певцы
Шрифт:
Слушал их народ, заслушивался и уходил умилённый…
И вдруг осенила благочестивого иерея дума: «Не расточаются дары Господни напрасно. Не дана ли мне, в сладостных голосах невинных моих отроков, возможность снять со своей и с чужой души тяжесть невыполненного обета?.. Сам Спаситель учил не зарывать в землю талантов… Пойду-ка я к старцу Евфимию, попрошу его разрешение и, коли он благословит, поставлю у порога моего кружицу для добровольных приношений на построение храма на бедном погосте нашем. Пусть народ слушает пение моих детей и в умилении подаёт, во спасение душ своих, посильные лепты».
И
Однако тех пришельцев, кои к нему обращались с просьбой: «Благослови, отче, на беседу, во спасение души!», Евфимий осенял крестным знамением, выслушивал и давал наставление.
Радостный возвратился из скита отец Киприан и тотчас принялся за дело.
Перенёс он свою убогую хижину к самому кладбищу; поселясь возле самой часовни, стал безвозмездно совершать все требы: отпевал, хоронил, поминал православных, ничего для себя не требуя, лишь указывая просившим молитв его на вделанную в камень у самого входа в часовенку железную кружицу, с поклоном говоря каждому:
– Не для меня жертвуете, православные, – для себя самих, на построение храма, во имя Пресвятой Матери Господа нашего Иисуса Христа, – по обету здесь заложенного, да не выстроенного.
И давали добрые люди полушки и гривны, – кому сколько в силу-мощь было; давали тем щедрей и охотней, что нигде никто не слыхивал столь сладостного пения, как на служениях отца Киприана. Две дочери и отрок сын служили ему клиром.
Когда же наступали вешние дни, оконца и двери отворялись в поповой избе; семья выходила коротать долгий золотой сумрак на крылечко; туда Василько выносил свои гусли и, присев с сёстрами на ступеньки, первый подавал им голос. Когда юные голоса их разливались в хвале Богу, Создателю утренней и вечерней зари, солнца жаркого, и кроткого месяца, и ясных звёзд что вокруг них зажигалися в румяных ещё небесах, – тогда лужайка пред погостом покрывалась народом. Соседи из пригородов и горожане из-под кремля самого стекалися послушать дивное пение. Многим казалось, что Божья благодать, мир и любовь нисходят вместе с волнами звуков в смягчённые сердца. Многим хотелось молиться: им чудилось что ангелы Божии сходят с ясных небес и свои голоса примешивают к пению отроков… Полушки и гривны тогда частым дождиком стучали о дно кружки церковной, и радовалось сердце отца Киприана, слыша стук этот и внемля просьбам народа, говорившего его детям:
«Пойте, отроки Божии! Славьте ещё Отца Вседержителя, и Духа Святого, и Христа-Спасителя, и Пресвятую Матерь Его!.. Добро нам слушать вас! Пойте! А уж мы порадеем на построение храма».
И
– Ещё до будущей весны повременим, да уж можно будет, с помощью Господа, помалу к постройке приступать! – радовался отец Киприан, а за ним радовались и благодарили Бога за ниспосланную им благодать и жена его и дети.
Откуда что бралося у этих, Божиею благодатью взысканных детей! Последние годы отец, удручённый службами и добровольными требами, перестал заботиться им песни складывать: сами они их на лету составляли. Особливо сёстры доходчивы на стих были! Лишь прочтёт что отец в священном писании или во Псалтыри, – сейчас у них и пересказ, и песнь готовы…
Словно премудрость свыше осеняла их разум, – из чистых сердец и чистых уст их славословия сами собой изливалися.
IV
Славословия певцов-отроков изливалися простосердечные, всем понятные, до глубины самых чёрствых душ доходившие и лучше вкоренявшие веру Христову в окрестном населении, чем требы церковные, не всем понятные.
Вскоре слухи об ангельском пении в семье святолесского священника разошлись далеко, дошли до самого Киева; множество богомольцев стало нарочно с пути сворачивать, чтобы послушать гусли отрока Василько и пение его с сёстрами. Из Киева же был прислан от начальства запрос: что за притча творится в семье отца Киприана?.. Нет ли обману какого? Нет ли прельщения бесовского, зловредного?..
Но ещё ранее запроса пришёл из скита старца Евфимия к протопопу святолесскому инок со словесным его наказом: что так и так де, – будет запрос об отце Киприане и семье его, так просит старец Евфимий их не замаять лихою отповедью, а всё по правде доложить, что доброе дело ими творится с его, Евфимия, благословения… Дело и само было по плодам своим видно: послушали посланцы киевские пения, умилилися душевно! Пересчитали казну для пострения храма собранную – умилилися пуще, похвалили попа Киприана, похвалили богоугодное житие семьи его и сладкогласное пение детей и восвояси отбыли обратно.
Но приключилося тут особое дело, поднявшее грозу и гонения на благочестивую семью. Воевода святолесский, боярин Буревод и молодой его племянник Ратибор сами полюбопытствовали послушать пение; отец Киприан возил детей в дом воеводы. Обласкали их там; вдовый боярин водил их в терем к своим дочерям-невестам, и те, хотя, сказывали Вера и Надежда родителям, гордо обошлися с ними, но пение их одобрили. А уж думные бояре с дьяками и со служилыми людьми в голос захвалили дочек поповских и так-то смотрели на них, что обе не знали, куда глаза девать.
И вот зачастили после того воевода с племянником на погост «слушать божественное пение»… Василько хвалили в меру, зато на девиц хвала без меры сыпалась, и уже так-то ласков был воевода, и так-то пристально молодой его родич с пригожих дочек её глаз не спускал, что попадья сказала мужу:
– Ой, Киприанушко, сдаётся мне, что не даром зачастили к нам эти бояре!
– А вестимо недаром! – весело отозвался поп. – Гляди как кружка наша сборная отяжелела: того гляди надо её опять в кремль везти, казначею сдавать!