Святополк II. Своя кровь
Шрифт:
Здесь его и нашел какой-то монах-черноризец, когда городское вече стихло и лишь несколько горлопанов продолжали ругаться о своем. Присев перед парнишкой, монах погладил спутанные вихры Люта:
– А ты тут почто?
– Боюсь я, - прошептал Лют.
– Не страшись, сыне! За грехи Господь посылает нам испытание тяжкое! Лучше скрепись духом и будь готов встретить годину суровую. Сам-то ты чей?
Лют прикусил губу. Сейчас, когда надо всеми нависла общая беда, его собственные горести и страхи отошли в сторону.
–
– Сказать «сын» почему-то не смог.
– Не тужи, отрок. Господин твой смысленый муж. Он да воевода оборонят город.
– Гонца, - встрепенулся Лют, приподнимаясь.
– Гонца в Киев…
– Пошлют, всенепременно пошлют.
– Черноризец опять погладил его по голове.
– А ты помолись да ступай домой. Не то хватятся!
– Я хочу в Киев!
– Лют встал. Домой не хотелось - не верилось, что отец и братья простили ему сломанную руку Турилы.
– Ступай домой, - строже повторил черноризец.
Лют бочком выбрался из храма и побрел по улице. Его конь остался у ворот, и парнишка отправился туда.
Но ноги сами вынесли его к воротам родного дома. Он не был здесь с мая и еще совсем недавно был уверен, что никогда не переступит его порога. Но сейчас страх забылся, и Лют робко торкнулся в ворота.
На подворье уже знали о приходе половцев. Челядь бегала как угорелая, всхлипывали и причитали работницы, крупный лохматый пес Волчок забился под крыльцо и поскуливал, поджав хвост. На дворе приплясывал удерживаемый двумя конюшими соловый жеребец.
По ступеням на двор спускался старший из семи сыновей тиуна, Ратибор, в сопровождении родных. Мать висела на его широком плече и голосила как по убиенному, остальные братья молчали тревожно и угрюмо, отец что-то торопливо говорил. Рядом поспешала жена Ратибора, держа на руках маленького сына. Двое ее старших детей, девочки-близняшки, держались за материну юбку и со страху ревели в голос. Чреватая жена второго по Ратибору брата, опасаясь за чрево, осталась на крыльце.
Обнявшись с отцом и младшими братьями, расцеловав мать, жену и дочерей и потрепав по щеке Жданку, Ратибор легко вскочил на коня и наметом ринулся прочь. Лют еле успел посторониться, чтобы его не сбил застоявшийся жеребец.
Жданка, Ратиборова жена и младшие братья выбежали следом - и наткнулись на Люта.
– Лютик!
– Жданка всплеснула руками.
– Ты как тут?
– Со сторожи я… О половцах весть донес, хотел далее в Киев скакать… Пойду я?
Но было поздно - его заметили. Братья обступили Люта, упирая кулаки в бока.
– Вот он! Сыскался наконец!
– пропел Турила. Он все еще нянчил руку в лубке.
– И совесть глаза не ест на наш двор заходить?
– Вот ужо прознает тятька - он тебе задаст, - добавил Петро, Турилин погодок.
– Тятька, Лют воротился!..
– Лютик, беги!
– вскрикнула Жданка.
Лют не заставил просить дважды. Петро только протянул к нему
Захар Гостятич выбежал на крик сына как раз в тот миг, когда Лют завернул за угол.
– Чего тут?
– Лют воротился! Туда побег!
– закричали вразнобой братья.
– Эге, Никифор, Нечай! Айда Люта ловить!
Они уже сорвались с места, но Захар Гостятич огрел не в меру ретивого Турилу по шее.
– Живо в дом!
– прикрикнул он.
– Ворог у ворот, а вы о пащенке озаботились! Оголодает - сам прибежит… А прознаю, что кормит его кто-то впотай, - он бросил на Жданку строгий взгляд, - выпорю!
– Да, тятюшка, - прошептала девушка и первой ушла в ворота.
Но Лют больше не пришел.
А на другое утро к Торческу подступили половцы. Ратибор Захарьич домчался до Киева за самое малое время, запалив коня. Жеребец еле внес его в Золотые ворота. Вызнав у привратников, где княжеские палаты, Ратибор вскоре стоял перед Данилой Игнатьичем.
Выслушав сбивчивый рассказ гонца о подходе несметной половецкой силы, боярин отправился к князю. Святополк был не столько удивлен скорому приходу половцев, сколько взволнован. Война с Диким Полем наступила для него слишком быстро, он еще не успел привыкнуть к бытности великим князем, а жизнь уже требовала слов и дел. Но Святополк не был настоящим воином, ему не приходилось самому началовать над ратью, а воевать с половцами и подавно.
– Пошли за половцами, - сказал он Даниле Игнатьевичу.
– Да покличь мне ключницу!..
Воевода отправился снарядить людей за пленными половецкими послами, и вскоре они уже стояли перед князем, все шестеро, и исподлобья посматривали на него узкими темными глазами. За это время Святополк успел немного успокоиться и решить, что делать.
– Почему звал, каган?
– сердито процедил Искал-бей.
– Дошла до меня весть, что идут на русские пределы ваши воины, - быстро заговорил Святополк.
– Они обступили Торческ, город подвластных мне земель, и идут далее, пустота волости и грозя Переяславлю и самому Киеву. Дабы не умножать скорби народа христианского, хочу я заключить мир с вашим ханом и уплатить ему соболями, рухлом, скотом и золотом сколько запросит. Вас же прошу принять от меня дары и быть моими послами в степь.
Он хлопнул в ладоши, и холопы вслед за ключницей вынесли к послам связки соболей, несколько богатых бобровых шуб из княжьих кладовых и отдельно витые золотые гривны, какие дарили только знатным воинам и боярам.
Половцы молча посмотрели на дары. По лицу Святополка гуляли тени. Своего добра, собранного в Новгороде и Турове, у него было не так уж и много, в Киеве нажить ничего не успел, но лучше все-таки расстаться с малой частью, чем потерять все. Он изо всех сил старался не показать, как жаль ему отдавать добро поганым.