Святослав Хоробре: Иду на Вы!
Шрифт:
Святослав достойно продолжил дело отца и его воспитателя, Вещего Олега. Не Дон, а Волга стала при нем восточным рубежом Русской земли.
Были у его первого похода и другие последствия. Но о них поговорим в отдельной главе.
Еще напор — и ворог мрет,
Перунов мор — врагу удел!
Святослав подвел своим походом черту под вековым противостоянием Руси и Хазарии, под двумя столетиями хазарского ига.
Каганат был частью, и, вероятно, гарантом монополии рахдонитов на торговые сношения Востока и Запада. "Основным товаром" Европы при господстве этих посредников были рабы. Надо ли объяснять всю чудовищность подобного положения? Часто говорят, что арабские, европейские, американские работорговцы обессилили Африку, затормозили ее развитие, подорвали силы. Что ж, какова тогда роль рахдонитов в том, что начало Средневековья зовется Темными веками? В Х веке, вместе с каганатом, рухнула и рахдонитская монополия. В следующем столетии в Европе расцветают торговые города, цеховые ремесла, искусства. Наступает расцвет Средневековья, рассвет после ночи Темных веков.
Случайность? Или не мы одни задолжали памятник Святославу Храброму?
О роли каганата в жизни славян мы уже хорошо знаем. Эта книга написана не зря, если читатель найдет, что ответить на становящиеся расхожими смердяковские рассуждения о Хазарии, защищавшей-де славян от кочевников. Мягко говоря, такое лечение хуже всякой болезни, такая защита опаснее всех опасностей.
Но корни вражды лежали глубже и торговых выгод, и государственных интересов. Мы говорили, что у славян были причины призвать варягов, но были причины и у варягов прийти на зов. От богатства варяжских берегов, — помните восторги Герборда и Эббона? — от набегов на города христианской Европы, от господства над ее торговыми путями — в глушь, ельники и болота, на изматывающую войну с сильным и беспощадным врагом.
Слишком разным был взгляд на мир двух народов. Между "хорошо" и "плохо" двух вер пролегло слишком большое расстояние. Даже мир оказался тесен для него.
Одни относились к рабам, как к детям. Даже слова для обозначения тех и других почти одинаковые: чадь, челядь, отроки холопы-хлопы-хлопцы. "С рабами они обращаются хорошо, и заботятся… — удивляется Ибн Русте, и пытается объяснить: — потому что торгуют ими". Неуклюжее объяснение. Мало кто не торговал рабами в тот век, и никто не торговал ими больше хозяев каганата. Но Ибн Русте отчего-то пишет такое только о русах.
Другие к детям относились, как к рабам. Вспомните детей, которых продавали матери-хазарки.
Одни клялись — врагу, побежденному врагу! — "доколе мир стоит, доколе Солнце светит".
У других был ежегодный праздник — Йом Кипур — для освобождения от любых клятв и обещаний.
"Мертвые сраму не имут" нашего героя — и "лучше же псу живому, чем льву мертвому".
"…А на нас — обязанность хорошо относиться к вам" — и "а в городах сих народов… не оставляй в живых ни одной души".
Бескорыстие витязя — и наемная армия каганата. Князь, идущий в бой впереди дружины — и безликая власть его безымянных владык.
Поневоле вспомнишь, как Честертон говорил в своем "Вечном человеке" о вражде Рима и Карфагена. Главу, посвященную этому противостоянию, он назвал "Схватка Богов и бесов". Лучше него не скажешь, и я не прошу прощения за обширную цитату, а прошу — за то, что не могу привести главу целиком. Она стоит многих исторических трудов, стоит, наверное, и этой книги; жаль, что историки не учат ее — скольких ученых нелепиц и академических благоглупостей избегли бы они!
"Нам
Люди сражаются особенно яростно, когда противник — старый враг, вечный незнакомец, когда в полном смысле этих слов они "не выносят его духа"… Если я скажу, что это религиозная война, вы начнете возмущаться и толковать о сектантской нетерпимости. Что же, скажу иначе: это разница между жизнью и смертью, между тьмой и дневным светом. Такую разницу человек не забудет на пороге смерти, ибо это спор о значении жизни.
В такой войне сталкиваются два мира, как сказали бы сейчас, две атмосферы. Что для одних воздух, для других — отрава. Никого не убедишь оставить чуму в покое.
Врагу, а не сопернику отказывались подчиниться римляне. Не о хороших дорогах вспоминали они и не о деловом порядке, а о презрительных, наглых усмешках. И ненавидели дух ненависти, владевший Карфагеном".
Возможно, я не убедил еще читателя, что в приведенной цитате можно с чистой совестью заменить римлян на русов, Карфаген — на Хазарию. Что ж, приведу еще одно доказательство. Оно косвенное, как многое в этой книге. Что ж поделать, если, как и патера Брауна, "все то, что "не является доказательством", как раз меня и убеждает" ("Странное преступление Джона Боулнойза").
В Хазарии должны были скопиться неимоверные сокровища. Вдумайтесь — страна два века была посредником, алчным мытарем в торговле Европы и Азии, подделывала арабские дирхемы, торговала людьми, вела грабительские войны. Хазария рухнула. Где же ее сокровища? Они не "всплывают" в экономике той или иной страны. Да рахдониты и не могли их вывезти — "легкий, как пардус" не дал им времени на сборы и бегство.
Победители каганата, русы Святослава, описанные Львом Диаконом, выглядят не богаче, а беднее русов Игоря, описанных Ибн Фадланом.
Так где же золото каганата? Один писатель построил на этой тайне весь сюжет многотомного романа. Но ответа не дал. Ответ, как водится, не в длинных и заумных новых романах, а в старой простенькой сказке.
У многих народов есть легенды о битве со змеем или драконом; чуть меньше легенд, в которых гад многоголов; чуть меньше — тех, где змей способен отращивать снесенные богатырем головы. Но, — поверьте на слово прочитавшему не один десяток сборников сказок, былин и преданий, — только у одного народа жены убитых змеев стараются погубить богатырей, превращаясь в роскошную, шелками и бархатом убранную постель, яблоню с золотыми яблочками, колодец родниковой воды с золотой чаркой. И у этого единственного народа, у русских, этот сюжет появляется лишь в сказках, меченных именем чуда-Юда.
Младший богатырь — Иван Крестьянский сын, Иван Быкович и т.д. — разоблачает козни змеих, изрубив постель, яблоню и колодец.
Враг. Не противник, не соперник — именно Враг.
Враг, чьи ноздри ранит само твое дыхание, твоя жизнь ("Фу-фу-фу, русским духом пахнет!").
Его ключевая вода — яд для тебя.
Плоды его садов — отрава.
Роскошь его жилищ — погибель.
Воплощенная скверна, от любых следов которой мир надо очищать огнем и железом.
Помните, у Ибн Хаукаля: "если что и оставили — так только лист на лозе"?