Святослав Великий и Владимир Красно Солнышко. Языческие боги против Крещения
Шрифт:
— А куда мне деваться? Не к ромеям же…
Прислушивавшийся степняк оказался опасно близко, и разговор пришлось прекратить. Но позже Варяжко все же подошел к русичам снова. Стислав словно нарочно присел чуть в стороне от остальных, вот Варяжко и поместился между ним и остальными.
Сначала говорили ни о чем, сотник хвалил печенежских коней, умение биться и даже кумыс, хотя, если честно, от него уже сильно мутило. Желудок, привыкший к русской пище, не желал принимать степняцкое пойло.
Варяжко
— Надоело! Кумыс и кумыс… Выпить бы обыкновенного меда!
Стислав, не шелохнувшись, продолжал цедить свой напиток. Допив, он перевернул чашу и равнодушно заметил:
— А ты вернись…
Варяжко даже не удивился таким словам, точно ждал их.
— Вернись! Как я могу вернуться? Чтобы князь повесил меня на первой же березе?!
Стислав все также спокойно поменял позу, выпрямив затекшую от долгого сидения на корточках ногу, и снова протянул:
— Ну, воеводой уже, понятно, не станешь, а вот дело в дружине тебе всегда найдется…
Варяжко повернулся к нему всем телом, уставился в неподвижное, почти сонное лицо сотника круглыми черными глазами, словно проверяя, не шутит ли тот.
— Мне… в дружине?.. Шутишь? — все же не поверил своим ушам бывший княжий милостник.
— Какие тут шутки? В Киев можешь не ехать, коли боишься или не хочешь, а в дружину возвращайся. Ты воин хороший, молодых многому научить можешь. — Стислав усмехнулся, вспомнив нешуточный бой, какой был утром. — Еще и у печенегов многому научился, приемы их знаешь. Вот и нам подскажешь.
Варяжко отвернулся от сотника, долго глядел в сторону, тот не торопил, понимая, что такое с лету не решается.
По вечернему небу в сторону лесного озера пролетела стая уток. Совсем небольшая, видно взрослые просто ставили на крыло молодняк, вернее, слетывали их перед дальней дорогой. Стислав мысленно похвалил птиц, верно, порядок в тяжелом деле важен, нарушишь — мало того что сам пострадаешь, так еще и тех, кто рядом, подведешь. Он проводил взглядом стаю, повернулся к Варяжку:
— Ну, я тебе сказал, дальше сам думай… — И вдруг добавил уже гораздо тише: — Князь на тебя хотя и сердит, но велел сказать, чтоб лучше Руси служил, чем ее врагам.
— Кня-азь?.. — изумленно протянул Варяжко вслед уходившему к своему коню Стиславу. Тот оглянулся, но ничего не ответил.
Утром опальный беглец снова подошел к Стиславу:
— Поговорить надо…
Тот кивнул, но показал глазами на печенега, внимательно приглядывавшего за русичами. Варяжко отмахнулся:
— Пусть слушает…
Отошли в сторону, Стислав внимательно посмотрел на Варяжко:
— Решил что?
Тот вздохнул:
— Решил. Даже если убьют, все одно, без Руси больше не могу. Не могу видеть эти степные рожи, слышать их клекот, пить проклятый
Стислав покачал головой:
— Чего это бежать, как тати в ночи? Отдельно пойдем, ты сначала, потом я. Или наоборот. И в условном месте друг дружку ждать станем.
Варяжко смотрел вдаль, точно сотник и не с ним говорил, потом едва заметно кивнул:
— Пойдешь до косой балки, что перед Ингульцом. Знаешь такую?
— Помню.
— Там догоню. Жди день, если не приду, значит, почуяли что и убили.
— Тьфу на тебя! — с досадой выругался Стислав. — Накаркаешь на свою голову!
Князь Тимрей задерживать русов не стал, самому пора уходить. Прощаясь со Стиславом, с вызовом усмехнулся:
— Передай коназу Володимеру, что если станет мир меж нами держать да будет у нас коней покупать, то и я нападать не стану. — Раскосые глаза степняка стали похожи на щелочки. — Разве мало-мало… Веси пограблю…
Стислав вызов принял, нахмурил брови:
— Не шуткуй, князь! Уговор дороже денег, так у нас говорят. Обещал — держи слово!
Тот хмыкнул, довольный собой:
— Я своему слову хозяин — сам дал, сам и обратно забрать могу! — Снова раскрыл в кривой улыбке хищные зубы: — Больно русских девок люблю, не могу без них. Передай коназу, если своими девками делиться станет, то не буду силой его земли брать.
Глаза степняка смотрели с вызовом, Стислав понимал, что если открыто этот вызов примет, то домой не вернется, печенегов много больше, чем у него дружинников. Но и оставлять без ответа слова Тимрея негоже.
— А ты ему своих станешь давать?
Усмешка Тимрея превратилась в оскал. Сотник понял, что перестарался, поспешил исправить ошибку, добавил:
— Тебе, небось, свои уж надоели. Вот и менялись бы с князем… А девок и я тебе пришлю, коли любы. Красавиц на Руси много.
По краю пропасти ходил. Нельзя сказать, чтобы взгляд князя смягчился, но хоть не стал указывать вскинутой рукой, чтоб схватили и жизни лишили, и то ладно. Уезжал Стислав с тяжелой душой. Тимрей князь жестокий, как бы Варяжку не поплатиться за такое своеволие в словах сотника.
До кривой балки доехали споро и спокойно, печенегов сзади не видно. Стислав довольно кивнул — Варяжко верно рассчитал, от Тимрея до Ингульца ровно один день пути, встали словно на привал, выставили посты. Но ни ночью, ни следующим утром Варяжко их не догнал. Сотник задумался, что теперь делать. Уходить дальше на Русь, бросив опального милостника одного, нечестно, сам же позвал. Но и оставаться в балке на день опасно: вряд ли печенеги за ними не проследили, заподозрят что нехорошее, снова нападут. К Стиславу подошел дружинник Изок: