Святослав. Великий князь киевский
Шрифт:
— Напрасно ты лаешься, княжич, я тебе друг.
— Такой же, как я тебе... Ты зачем пришёл?
— Великий князь напоминает: признаешь, что Романа за Весняну убил, он всё своё влияние употребит, а тебя вызволит. Виру, какую ни наложат на тебя, сам выплатит.
Борислав был немало удивлён этим сообщением, ибо кто-кто, а уж великий князь знал о том большом состоянии, которое ему оставила бабушка Басаёнкова. Из этого следовало, что Ягуба явился сюда по собственной инициативе, а разговор о вире — лишь пустые слова, предлог
— От себя добавлю: я с князем Игорем перемолвился, — вкрадчиво добавил Ягуба.
Это было уже интересно, если, конечно, не лжёт боярин, что тоже представлялось весьма возможным.
— Твоя любовь к Весняне ему известна, за это он на тебя обиды не держит...
«Так, ясно, лжёт, не говорил он с князем», — подумал Борислав и сказал насмешливо:
— Больно ты заботлив, боярин.
— Просто я тебе друг, поверь. Мы с тобой об одном радели — об укреплении силы Святославовой. Я врагов искоренял, ты своим посольским умением друзей множил. Жаль, не вознесли мы на сей раз Святослава высоко над всеми... Так ещё вознесём. Мы, вместе с тобой.
— C тобой? Это значит — по трупам? — не удержался, чтобы не съязвить, Борислав.
— Ну зачем ты... Сам понимаешь, время такое. Да и не только по трупам, но и по тропинке, проложенной в душах владетелей алчностью, завистью, себялюбием. И ещё «Словом» Вадимысловым... — Боярин присел рядом с княжичем. — Это ты верно расчёл: в самое сердце князьям бьёт оно, по самому больному месту. Не напрасно они на него ополчились...
Борислав стал раздражаться хождением Ягубы вокруг да около главного, зачем он сюда пожаловал?
— Хватит слов, боярин, наслушался я тебя. Говори, к чему ты клонишь, или уходи, не место тебе в красном шатре рассиживаться.
— Я спросить хотел... Скажи, княжич, есть ли у тебя свой список «Слова»?
— Зачем тебе? У тебя теперь свой есть.
— Господь с тобой, княжич, откуда?
— А тот, Вадимыслов, который ты у переписчиков забрал.
— Да сжёг он его!
— Кто?
— Святослав, кто же ещё... Сжёг от трусости! — зло бросил в ответ боярин и сразу же осёкся, потому что говорить этого княжичу никак не следовало.
— Вот как... — уныло проговорил Борислав, осознав, что повесть навсегда канула в небытие. Всё напрасно — нет ни повести, ни певца...
— Так что, есть у тебя список? — повторил вопрос Ягуба.
Княжич отрицательно покачал головой.
— Нет, боярин... А ты выдал себя, стар становишься, Ягуба. Меня, как курицу на просо, на высокие слова о силе Святославовой подманиваешь, а сам об одном лишь мечтаешь, как бы раздор среда князей укрепить. При слабых-то князьях власть бояр растёт, не так ли, Ягуба? И «Слово» тебе лишь для раздора надобно, чтобы им одного князя на другого натравливать, ссорить, а потом мирить. Кто мирит — тот судьбы вершит. И ещё неизвестно, что для Руси страшнее — усобицы князей либо
— Да, жаль, что не союзники мы с тобой были, — Ягуба меленько засмеялся. — Были... не были... теперь ведь всё в прошлом...
— А ты не смейся! — вдруг вспылил княжич, на короткое мгновение потеряв над собой власть.
— Разве я смеюсь? Я оплакиваю светлую голову и сильную руку. Не выйти тебе отсюда, княжич, поверь мне, я-то уж Святослава знаю. Да и ты — тоже. Слишком уж часто повторяет он, что поможет тебе...
— Убирайся отсюда! — перебил его Борислав.
— И ещё скажу тебе: Руси надобны не князья, что плодятся как мыши, множат престолы и дробят силу, а боярское вече, которое выдвинет мудрейших к управлению единым государством.
— Уж не тебя ли, полуграмотного, только и способного, что дворцовые козни плести? — не удержался Борислав.
— И меня, — спокойно согласился Ягуба.
— Скольких же князей тебе до того устранить придётся?
— Многих... Хотя одного, спасибо, ты уже убил, а скоро и сам сгинешь.
— Ещё поглядим.
— Теперь и я позабочусь об этом, слишком много я тебе сказал. Впрочем, может, и поладим мы с тобой, а? В последний раз спрашиваю: остался ещё один список?
— Ты ли это, всезнающий боярин?
Ягуба встал и решительно пошёл к выходу, поднял полог. Сноп солнечного света вновь ворвался в красный полумрак шатра. Боярин вышел, полог упал, стало тихо.
В шатёр неслышно скользнула фигура, закутанная в длинный воинский плащ с надвинутым на самое лицо капюшоном.
Борислав раздражённо крикнул:
— Господи, да оставьте меня наконец! Должен же я очистить свои помыслы.
Человек поднял капюшон, и Борислав узнал Весняну. Вскочил с радостным возгласом, бросился к ней, она приложила палец к губам. Борислав обнял её, стал целовать, шепча:
— Лада моя, родная моя, любимая...
Она мягко отстранилась. Он увидел в её глазах готовые пролиться слёзы. Это было так необычно для княжны, что Борислав спросил:
— Никак, прощаться пришла?
— Нет, не прощаться. Уговорить тебя бежать!
— Невозможно, ты и сама понимаешь.
— Нет, не понимаю!
— Я слово дал! И суд принял!
— Я всё приготовила, кони ждут. Два — под седлом, два заводных. И холоп верный, он все тропки на север знает.
— Да пойми же ты, если я сбегу, навек без чести останусь, князь-изгой! — Борислав отвернулся и даже не сел, а упал на подушки, раскиданные по ковру.
— Они же к смерти тебя приговорят. Я из слов отца поняла.
— Бесчестье страшнее смерти...
— Ишь, смерть ему понадобилась в чести! — яростно сказала Весняна и стала прежней, даже пнула носком сапога ногу княжича. — Расселся квашней, честь свою тешит, успокоился душой. Не будет тебе смерти, не будет!
— Не мучь ты меня, нет у меня выхода.