Святослав. Великий князь киевский
Шрифт:
Каждое утро, глядя, как аппетитно он уплетает только что выпеченный специально для него хлеб, она думала: «Вот сейчас и скажу». Но, встретив его восхищенный взгляд, теряла решимость и уговаривала сама себя: «Лучше скажу ночью, когда темно...» А ночью, захлёстнутая его нежностью и жадностью, откладывала на утро...
То утро было хмурым, дождливым. Поднимаясь по лесенке в светёлку, Неждана решила: сегодня!
Князь спал. Она тихонько поставила молоко и хлеб на ларь, присела рядом с ложем.
Во сне князь был совсем как мальчишка, даже
Святослав открыл глаза, сонно улыбнулся.
— Только не отсылай меня прочь после свадьбы, — сказала она.
Голос её прозвучал буднично, просто, будто и не просьба то была, а так, обычные слова, сказанные между прочим.
— Откуда ты знаешь? — удивился Святослав.
— В девичьих тайн нет. Да и не жалуют меня здесь, так что поспешили шепнуть, позлорадствовать... — Неждана произнесла это всё тем же спокойным тоном, словно речь шла не о её судьбе, а о чём-то второстепенном.
— Ты всё это время знала и ни словом не обмолвилась?
— А что говорить? От моих слов ничего не изменится... Ответь же мне, ты не прогонишь меня после свадьбы? — наконец в голосе молодой женщины прозвучала мольба.
Святослав не был готов к такому повороту разговора. Он сам со дня возвращения из похода на половцев мучился, размышляя, как поступить с Нежданой. Уподобиться отцу, держать при себе наложницу? Но — права Неждана — в девичьих тайн не бывает... А отказаться от неё тоже невозможно... К тому же разве можно сравнить любовь этой красивой, зрелой, опытной, страстной и нежной женщины с любовью той, тоненькой, застенчивой, ещё почти ребёнка?.. то же, стать как отец?..
Но одно дело — думать вдали от Нежданы, а другое — глядя ей в глаза, ставшие серыми от непогоды и волнения.
— Пообещай, что не прогонишь меня после свадьбы, поцелуй на том крест! — прошептала она взволнованно.
— Хорошо, ты останешься... не отошлю, — сказал наконец князь.
— Целуй крест! — И Неждана протянула ему свой нательный крестик.
Он поцеловал. Она опустила крест за вырез сарафана, упала ему на грудь и зарыдала, горько, беспомощно, выплачивая отчаяние, ужас, что скопились, подавляемые, в ней целый месяц...
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Три дня князь не показывался у Нежданы.
Три дня она бродила по дому, неприбранная, опухшая от слёз, прислушивалась, ждала стука копыт княжеского коня и понимала, что ждёт напрасно. Её дворовые девки, оставшись без присмотра, запустили хозяйство. Рыжая Стеша, самая бойкая, некрасивая, но неизменно привлекающая непонятно чем взоры мужчин, стала пропадать на гумне с молодым холопом. А потом и две другие пустились во все тяжкие. Челядь была из закупов с княжеского двора, и все они полагали, что вот-вот кончится время Нежданы, их вернут в город, и поэтому просто перестали обращать на неё внимание.
На четвёртый день Неждана словно очнулась: мычали недоенные коровы. Она крикнула девок — никто не отозвался. Обошла дом, прошла на скотный двор. Завидев
Неждана принесла подойник, присела к первой и принялась доить, приговаривая шёпотом ласковые слова. Корова перестала мычать, только шумно вздыхала. Успокоились и две другие — видимо, поняли, что скоро и к ним придёт избавление.
— Умницы вы мои, лапушки, красули...
Стешу она обнаружила на гумне. Та спала в бесстыдной наготе на рядне [35] . Чуть в стороне от неё, скатившись с сена, спал холоп.
Первым поползновением Нежданы было схватить что под руку попадёт и отходить бесстыдницу... Не найдя ничего подходящего поблизости, она бросилась было вон с гумна, хотела побежать в конюшню за кнутом, но внезапно приняла иное решение. Она подошла к Стеше, легонько толкнула её в ослепительное, какое бывает только у рыжих, голое плечо и шепнула:
35
Рядно — грубый деревенский холст.
— Укройся, бесстыдница!
Стеша села, вспыхнула до корней волос, прикрылась руками. Холоп открыл глаза, по-дурному спросонья уставился на госпожу, что-то сообразил, вскочил на ноги и убежал.
— Вы, наверно, решили, что кончилась княжеская любовь и скоро всех вас обратно вернут. Так я говорю?
Стеша уже пришла в себя от неожиданности и нахально усмехнулась.
— А если и так?
— Только что же никто из вас, глупых куриц, не подумал, что даже остатка княжьей любви достанет, чтобы вас всех за небрежение в самую дальнюю, чёрную деревушку отправить?
— Матушка, прости! — Стеша схватила руку Нежданы и попыталась поцеловать.
— Я тебе не матушка! — Неждана отняла руку.
— Прости, свет боярыня!
— И уж никак не боярыня! Я такая же, как и ты, из закупов, и потому и ты, и все остальные меня ненавидите.
— Что ты, что ты, Господь с тобой, какая ненависть! Думаешь, я не помню, с какой радостью ты мне все слухи о сватовстве князя приносила из города? Думаешь, не слышала я, как ты с другими девками шушукалась? Ну да Бог с тобой, если такое у тебя нутро завистливое, что теперь делать... — Неждана помолчала и вздохнула притворно. — А я-то думала в тебе помощницу найти.
— Ты только скажи! — И опять Стеша стала хватать руку Нежданы.
— Смотри, предашь — у меня ещё сил хватит тебя растоптать, поможешь — награжу по-княжески. И выкуплю, и серебра дам.
— Вот те крест святой! — Стеша размашисто перекрестилась, схватила нательный крест, поцеловала.
— Верю, — сказала Неждана. — Не крестному твоему целованию верю, а тому, что ты, рыжая, свою выгоду понимаешь. Оденься, ополоснись и приходи в дом.
Она шла и дивилась на себя: откуда вдруг после месяца скрытых слёз и притворства, наигранного веселья, после трёх дней полного, беспросветного отчаяния вдруг нашлись у неё силы и, главное, умение так говорить и так вести себя? Может быть, отчаяние переплавилось в ней в силу?