Святослав
Шрифт:
На следующий день (21 июля) все русы, еще способные носить оружие, во главе со Святославом вышли из города. Лев Диакон говорит, что это произошло ближе «к заходу солнца», а Скилица считает, что битва началась на рассвете. Он же добавляет любопытную деталь: «Чтобы никому не было возможности спастись бегством в город, они заперли за собой ворота и бросились на ромеев» {537} . И в предыдущих сражениях с ромеями русы проявляли немалое мужество, но то, что они творили в тот день, не поддается никакому описанию. Был жаркий день, и византийцы в тяжелых доспехах начали поддаваться неукротимому натиску русов. Для того чтобы спасти положение, император лично примчался на помощь в сопровождении отряда «бессмертных». Пока он отвлекал на себя удар неприятеля, на поле боя удалось доставить мехи, наполненные вином и водой. Приободрившиеся ромеи с новыми силами начали наступать на русов, но – безуспешно. И это было странно, ведь преимущество было на их стороне. Наконец Цимисхий понял причину. Потеснив русов, его воины попали в тесное место (все вокруг было в холмах), отчего «скифы», уступавшие им по численности, выдерживали атаки. Стратигам было приказано начать притворное отступление, чтобы выманить «варваров» на равнину. Увидев бегство ромеев, русы радостно закричали и устремились за ними. Добравшись до условленного места, воины
Цимисхий был крайне раздосадован и большими потерями, которые несло его войско, и тем, что исход сражения, несмотря на все усилия, оставался неясен. Скилица рассказывает даже, что император «задумал решить дело поединком. И вот он отправил к Свендославу (Святославу. – А. К) посольство, предлагая ему единоборство и говоря, что надлежит решить дело смертью одного мужа, не убивая и не истощая силы народов; кто из них победит, тот и будет властелином всего. Но тот не принял вызова и добавил издевательские слова, что он, мол, лучше врага понимает свою пользу, а если император не желает более жить, то есть десятки тысяч других путей к смерти; пусть и изберет, какой захочет. Ответив столь надменно, он с усиленным рвением готовился к бою» {538} . Весь этот эпизод выглядит странно. Сложно представить и то, как к Святославу, яростно рубившемуся рядом с простыми воинами, пробирается византийский посол, и то, как князь посылает его с ответом к василевсу. А замечание хрониста о том, что, отправляя Цимисхия) отказ, князь «готовился к бою», вообще относит весь эпизод ко времени до выхода русов из крепости и в этих условиях выглядит еще более неестественным.
Гораздо достовернее сообщение источника о другом решении императора – направить магистра Варду Склира, патрикиев Петра и Романа (последний приходился внуком императору Роману Лакапину) обойти неприятеля. Они должны были, отрезав «скифов» от Доростола, ударить им в спину. Маневр этот был выполнен успешно, но и он не привел к перелому в сражении. Среди тех, кто устремился на русов с тыла, был и сын критского эмира Анемас, незадолго перед тем убивший Икмора. Ему страстно хотелось прибавить к этому подвигу новый, еще более яркий, – расправиться с самим Святославом. Когда внезапно напавшие на русов ромеи ненадолго внесли дезорганизацию в их строй, отчаянный араб подлетел на коне к князю и ударил того мечом по голове. Святослав повалился наземь, он был оглушен, но остался жив. Удар араба, скользнув по шлему, лишь сломал князю ключицу. Кольчужная рубаха защитила его. Нападавшего вместе с его конем пронзило множество стрел, а затем упавшего Анемаса, все еще пытавшегося драться, изрубили окружившие его русы. Между тем они вновь начали теснить ромеев. И опять императору с копьем наперевес пришлось повести в бой гвардию. Увидев Цимисхия, его воины приободрились. В сражении наступал решительный момент. И тут случилось чудо. Сначала из-за спины наступавшего византийского войска задул сильный ветер, начался настоящий ураган, принесший с собой тучи пыли, забивавшей глаза русам. А затем пошел страшный ливень. Наступление русов остановилось, закрывавшиеся от песка воины стали легкой добычей для неприятеля. Потрясенные вмешательством свыше ромеи уверяли потом, что видели скакавшего впереди них всадника на белом коне. При его приближении русы якобы падали, как скошенная трава. Позднее многие «опознали» в чудесном помощнике Цимисхия святого Феодора Стратилата.
Если же обратиться к явлениям объяснимым, то можно признать, что наступление ромеев, совпавшее с началом урагана, опрокинуло русов. С тыла на них давил Варда Склир. Растерявшиеся русы оказались в окружении и побежали к городу. Прорываться сквозь ряды противника им не пришлось. Судя по всему, византийцы использовали широко известную в их военной теории идею «золотого моста». Суть ее сводилась к тому, что для разбитого неприятеля оставлялась возможность для спасения бегством. Понимание этого ослабляло сопротивление противника и создавало максимально благоприятные условия для его полного разгрома {539} . Как водится, ромеи гнали русов до самых городских стен, безжалостно рубя. Среди тех, кто сумел спастись, оказался и Святослав. Он был сильно изранен – кроме удара, который ему нанес Анемас, в князя попало несколько стрел, он потерял много крови и едва не попал в плен. От этого его спасло только наступление ночи.
Сражение закончилось ужасающим разгромом русского войска. Согласно Льву Диакону, «в этой битве полегло пятнадцать тысяч пятьсот скифов, на поле сражения подобрали двадцать тысяч щитов и очень много мечей» {540} . Известно, что византийские хронисты были склонны преувеличивать потери русов, но эта цифра, основанная на подсчете щитов и мечей, кажется вполне достоверной. Чуть ниже Лев Диакон пишет, что после заключения мира с греками Иоанн Цимисхий выделил русам хлеб – «по два медимна на каждого. Говорят, что из шестидесятитысячного войска русов хлеб получили только двадцать две тысячи человек, избежавшие смерти, а остальные тридцать восемь тысяч погибли от оружия ромеев» {541} . Последние цифры находят себе подтверждение в «Повести временных лет», где сказано, что на вопрос греков о численности его войска Святослав ответил: «Нас двадцать тысяч», но «десять тысяч он прибавил, ибо было русских всего десять тысяч». Получается, что Святослав, не согласившись с мнением большинства и взяв на себя ответственность перед русскими вождями, погубил в сражении под Доростолом большую часть войска русов (более 15 тысяч против 10 тысяч, оставшихся в живых). И это притом что поведение самого Святослава в этом сражении кажется не безупречным. Дело даже не в отказе князя от поединка с Цимисхием (как уже говорилось, этот эпизод скорее всего просто вьщуман греками, желавшими унизить предводителя русов). Важнее другое – русы приняли решение в случае поражения не возвращаться в Доростол, а погибнуть с честью. Инициатором этого решения был, судя по всему,
Видя невозможность продолжать сопротивление дальше и, вероятно, не желая раздражать своих людей, Святослав решил заключить с греками мир.
И византийские источники, и «Повесть временных лет» отмечают, что именно русская сторона выступила инициатором мирных переговоров. Лев Диакон сообщает об условиях, предложенных Святославом: русы уступят ромеям Доростол, освободят всех пленных и покинут Болгарию. Взамен князь просил, чтобы его войско снабдили продовольствием на дорогу, а византийский флот позволил ему отплыть домой. Для Святослава было также важно выговорить условие, чтобы в будущем византийские власти пускали в свои земли русских купцов и содержали их в Константинополе на прежних условиях. Иоанн Цимисхий с радостью согласился вести переговоры – осада шла уже более трех месяцев, ромеи понесли большие потери (хотя византийские хронисты дают столь смехотворные цифры потерь со своей стороны, что приводить эту тенденциозную статистику просто неприлично), а трехмесячное стояние под Доростолом утомило оставшихся в живых. Императора ждали дела на востоке, неопределенными оставались отношения с немцами. И он отказался от своего первоначального плана не выпускать русов из Болгарии живыми. Поэтому, признавая ромеев победителями в войне, не следует говорить о полной капитуляции русов {542} .
Византийские источники, повествующие о ходе войны, несомненно, весьма тенденциозны. Однако, отмечая это обстоятельство, нельзя не признать, что их тенденциозность блекнет в сравнении с летописным рассказом. По летописи выходит, что Святослав победил греков, но, видя недостаточность своих сил, решил вернуться восвояси, за большей дружиной. «И послал послов к царю в Доростол, где в это время находился царь, – читаем в „Повести временных лет“, – говоря: „Хочу иметь с тобой твердый мир и любовь“. Царь же, услышав это, обрадовался и послал к нему даров больше прежнего. Святослав же принял дары и стал думать со своей дружиной, говоря: „Если не заключим мир с царем и узнает царь, что нас мало, то придут и осадят нас в городе. А Русская земля далеко, печенеги с нами воюют, и кто нам тогда поможет? Заключим же с царем мир: ведь они уже обязались платить нам дань, – этого с нас и хватит. Если же перестанут платить нам дань, то снова, собрав множество воинов, пойдем из Руси на Царьград“. И была люба речь эта дружине, и послали лучших людей к царю, и пришли в Доростол, и сказали о том царю. Царь же на следующее утро призвал их к себе и сказал: „Пусть говорят послы русские“. Они же начали: „Так говорит князь наш: ‘Хочу иметь полную любовь с греческим царем на все будущие времена’“. Царь же обрадовался и повелел писцу записывать все сказанное Святославом на хартию…»
Перед нами патриотическое по духу, но содержащее мало исторических реалий сообщение, к тому же крайне противоречивое. Князь посылает к царю послов, царь радуется и отправляет русам дары, но Святослав, как бы позабыв о своих предложениях, начинает думать – заключать ему мир или нет. Летописцу очень важно доказать, что и в этот раз греки добились мира с трудом. Наконец князь вновь отправляет послов к императору и они заключают с окончательно обрадованным царем мир «на все будущие времена». Особенно поражает в летописном рассказе сообщение о том, что это царь, а не Святослав, во время переговоров находился в Доростоле (что подчеркивается дважды). Доростол упоминается летописцем в весьма странном контексте. Впрочем, понять, почему так произошло, позволяет русско-византийский договор, вставленный в летопись сразу после рассказа про мирные переговоры. Перед нами юридический документ (поздняя копия, сделанная с грамоты X века), извлеченный из какого-то архива, переведенный на русский и, без существенных изменений, переписанный летописцем {543} . По своей форме он не только ярко выделяется на фоне преданий о балканской войне Святослава, которые содержатся в «Повести временных лет», но даже и противоречит им. Именно этот договор делает летописный текст важнейшим нашим источником, даже сравнительно с историями византийских писателей. Приведу текст договора полностью.
«Список с договора, заключенного при Святославе, великом князе русском, и при Свенельде, писано при Феофиле синкеле {544} к Иоанну, называемому Цимисхием, царю греческому, в Доростоле, месяца июля, 14 индикта, в лето 6479. Я, Святослав, князь русский, как клялся, так и подтверждаю договором этим клятву мою: хочу вместе со всеми подвластными мне русами, с боярами и прочими иметь мир и истинную любовь со всяким великим царем греческим, с Василием и с Константином, и с боговдохновенными царями, и со всеми людьми вашими до конца мира. И никогда не буду замышлять на страну вашу, и не буду собирать на нее воинов, и не поведу иноплеменников на страну вашу, ни на ту, что находится под властью греческой, ни на Корсунскую страну и все города тамошние, ни на страну Болгарскую. И если иной кто замыслит против страны вашей, то я буду ему противником и буду воевать с ним. Как уже клялся я греческим царям, и со мною бояре и все русы, да соблюдем мы неизменным договор. Если же не соблюдем мы чего-либо из сказанного раньше, пусть я и те, кто со мною и подо мною, будем прокляты от Бога, в него же веруем, в Перуна и в Волоса, скотия бога, и да будем желты, как это золото, и пусть посечет нас собственное оружие {545} . Не сомневайтесь в искренности того, что мы обещали вам ныне и написали в хартии этой и скрепили своими печатями».
При чтении первых строк договора становится понятным, почему летописец поместил Иоанна Цимисхия в Доростоле. Книжник выстроил предшествующее повествование, основываясь на фольклорных материалах, в которых русский герой побеждает всех своих врагов, а главным городом Болгарии оказывается известный на Руси Переяславец на Дунае. Но получив в свое распоряжение юридический документ (договор 971 года), летописец наткнулся в нем на упоминание о Доростоле {546} . Возник вопрос: если Святослав находился в «Переяславце», то почему текст договора русы составляли в Доростоле? Вывод напрашивался сам собой – значит, в Доростоле находился Цимисхий! Чтобы согласовать свое предыдущее повествование с договором, книжник и вставил в текст путаный рассказ о неожиданном решении Святослава помириться с греками, об отправлении русами послов к царю в Доростол (а куда же еще, раз так и написано в договоре?). Год, обозначенный в договоре, позволил сводчику датировать факты летописной биографии нашего князя, откладывая по одному году на каждое событие.