Святотатство
Шрифт:
— Должно быть, парень под шумок перебрал лишнего, — раздался чей-то голос за моей спиной.
Сопровождаемый свистом и улюлюканьем, я бежал так быстро, как только позволяла мне тога. Оглянувшись через плечо, я с облегчением убедился, что меня никто не преследует. Должно быть, ликторы сочли, что погоня унижает их достоинство. Я позволил себе перейти с бега на быстрый шаг. Бегать в тоге было не только на редкость неудобно, но и жарко — под тяжелой шерстяной тканью я обливался потом.
Оказавшись в городском центре, я воспрял
Увидев, как я вхожу в ворота собственного дома, мой раб Катон выпучил глаза от удивления:
— Сенатор! Мы думали, ты придешь только во второй половине дня! К тебе пришла посетительница, сказала, ей надо тебя увидеть. Но мы…
— Где Гермес? — оборвал я, не дослушав. Лишь мгновение спустя смысл слов Катона дошел до меня, и я спросил: — Какая посетительница?
— Благородная Юлия, из семейства Цезарей. Она заявила, что непременно дождется твоего возращения. Сейчас она в атрии.
Войдя в атрий, я и в самом деле увидел Юлию. Она поднялась мне навстречу, и во взгляде ее вспыхнула нескрываемая радость:
— Деций! Как хорошо, что ты жив. Тебе угрожает опасность!
— Еще бы, — кивнул я. — Но как ты узнала об этом так быстро?
— Быстро? Я узнала об этом лишь вчера вечером.
— Ничего не понимаю, — пробормотал я. — Прошу, подожди немного. Я должен переговорить со своим рабом.
— Нет, прежде ты должен поговорить со мной!
С поразившей меня силой она схватила меня за руки и повернула к себе:
— Деций, вчера вечером к моему дяде приходил Клодий. Он хочет тебя убить! Он бредит этим убийством, точно безумец.
— Кто бы в этом сомневался, — усмехнулся я. — Он всегда был безумцем. И что ему ответил Гай Юлий?
— Он пришел в гнев. Кричал, что убивать тебя нельзя ни в коем случае. Но Клодий ничего не желал слушать. Тогда дядя сказал: «Если ты обагришь свои руки кровью Деция Метелла, я перед всем народом Рима призову на твою голову проклятие великого Юпитера!»
Это была более чем серьезная угроза. Тот, на чью голову падало подобное проклятие, превращался в изгоя. Никто
— И что же ответил на это Клодий?
— Расхохотался. А потом сказал: «Юпитеру нет нужды беспокоиться. Метелла возьмет Харон». Я не поняла, что он имеет в виду.
Меня словно окатили ледяной водой:
— Он намекал, что натравит на меня этрусских жрецов.
— Я хотела узнать, чем закончился разговор, но мне это не удалось, — вздохнула Юлия. — По дому снует множество людей, и меня могли обнаружить. Предупредить тебя немедленно я не могла. Доверить столь важную весть посыльному я не решилась, а выйти из дома, прежде чем дядя уйдет в театр, у меня не было возможности.
— Не могу выразить словами, как велика моя благодарность, — пробормотал я, лихорадочно соображая, как теперь следует поступить. — Явившись сюда, в мой дом, ты подвергла себя опасности. — Страшное предположение пронзило меня насквозь. — Возможно, убийцы где-то рядом, выжидают удобного момента. Совершенно ни к чему, чтобы они тебя видели. Останься здесь до наступления темноты.
— Неужели они осмелятся напасть на меня? — спросила Юлия, с патрицианским высокомерием вскинув голову.
— При обычных обстоятельствах они бы ни за что не осмелились, — ответил я. — Клодий трепещет перед твоим дядей, Гаем Юлием. Но сейчас помрачение рассудка, которому он всегда был подвержен, достигло крайней стадии, и он способен на все. Что касается этрусских жрецов, им неведомы доводы разума. Остановить их способен только Помпей, но он вряд ли это сделает. По крайней мере, после того, что случилось нынешним утром в театре.
— А что там случилось?
Я не сразу ответил на вопрос Юлии, так как бился над решением вопроса, чрезвычайно меня занимавшего. Почему сохранность моей жизни так волновала Гая Юлия Цезаря? Это находилось за пределами моего понимания. Спору нет, приятно было узнать, что среди сильных мира сего есть человек, который не жаждет моей крови, но я никак не мог уразуметь, почему этим человеком оказался именно Цезарь. Впрочем, можно было не сомневаться, что со временем причины, заставившие его стать на мою защиту, станут очевидными.
— Сегодня в театре я выступил так удачно, что затмил всех актеров, — сообщил я. — Дело в том, что пока мы смотрели «Троянок» Еврипида, на меня снизошло откровение.
— Видение, ниспосланное Аполлоном! — воскликнула Юлия и захлопала в ладоши. — Иначе и быть не могло. Ведь Еврипид — лучший из всех греческих драматургов, а «Троянки» — его лучшая пьеса. Обожаю Еврипида.
— Правда? — растерянно переспросил я.
Воистину, эти женщины непредсказуемы.