Святой Антоний
Шрифт:
"Хвост?" Очень может быть. Не хотелось бы.
Я "нарезал" лишний круг вокруг квартала, заглянул в навигатор – полагаю, это стало ошибкой. Экран осветил мне лицо. Враг тоже его рассмотрел.
Оказалось, я почти на месте. До адресата рукой подать: в арку, через двор и на третий этаж…
Идти сейчас? Или выждать?
И первое и второе равноценно опасно.
Сжимаю в руке нож (сердце колотится чаще). Решаю затаиться в арке: "А если кто-то сунется – его печаль. Зарежу".
…А вы думаете, за что мне платят деньги?
На арке, на
Шаг в арку. Удар. Я чувствую, что лечу куда-то в бок, цепляюсь за асфальт пальцами, сдирая кожу. В глазах алые искры. Ещё один удар, теперь ногой. По рёбрам. И ещё…
Бьют точно. Прицельно. Профессионалы. В очках ночного видения. Впрочем, эти нюансы я сообразил позднее, а в тот момент решил, что эту боль мне не пережить. Она разворотит мне грудную клетку, как банку вспарывает консервный нож.
Передышка.
О чём-то тихо переговариваются.
"Мама! Как больно! Как нестерпимо больно!"
Смешок. Потешаются надо мной. Над тем, как я корячусь.
"Полиция? Не может быть… слишком долго меня "пасли". Или они тоже меняет методы?"
Вспомнил о флешке. "Как я её проглочу?" Осторожно потянулся к потайному карману – в лицо влетел ботинок.
Хрустнула кость, будто сдавили пластиковую бутылку. По асфальту полетели кровавые сопли. Я даже удивился: темень вокруг непроглядная, а кровавые брызги замечательно видны. Блестят, будто драгоценные камни.
"Не ёрзай, сука!" – подал голос один из них.
Если были бы силы, я бы рассмеялся. Не ёрзай! И хотел бы поёрзать, да не могу.
"Наше дело простое: ты отдаёшь посылку".
"А если нет?" – спрашиваю.
"Тогда ломаем хребет и забираем посылку". Смешок.
Я захрипел, будто совсем плох. Харкнул мокротой. Лежу, притих. Надеюсь, что отдышусь и рвану на улицу. Там светлее, там мы почти на равных.
Эти двое посмеиваются:
"Давай-давай, похрюкай. Вдыхай носом, выдыхай ртом. Береги здоровье".
Не торопятся.
Я вроде чуть-чуть очухался, приподнялся на карачки. Собрался, напружинился, и только хотел бежать – ближний меня подсечкой свалил. Руки по крови прекрасно скользнули. Плюхнулся носом.
"Ах ты, гнида! Ты ещё рыпаешься!" – вдвоём подхватили меня за руки за ноги, вглубь двора зашвырнули. Упал на капот машины. Звук получился металлический.
Далее помню урывками.
Сигнализация заорала… должна была заорать, но я этого не слышал. Чувствовал спиной вибрацию и… и время будто затормозилось. Стало тепло, приятно. По ногам потекло. Показалось, что я кино смотрю, только ракурс какой-то странный: небо серое, облака, осколок луны грозит острым краем, как сломанное ребро торчит из брюшины. Две физиономии надо мной склонились. Голоса ватные, словно сквозь слой воды.
"Живой?"
"Живучий, как кошка!"
В углу кадра показался нож. Не мой, этих ребят.
Я совсем не испугался, просто сообразил, что доживаю последние свои мгновения.
Обидно стало до слёз. Не потому, что гибну, а что вот
Вдруг хлопнула рама, и резкий голос:
"Вы что творите, отморозки? Это моя машина!"
Смешок, и ответная реплика: "Сперва захлопни пасть, а потом окно своего грёбанного дома. Тебя это не касается!"
Парочка опять повернулась ко мне.
"Разве я возражаю?"
Говорившего я не видел, его голос доносился сверху, с небес. Складывалось впечатление, что с моими убийцами беседует Бог. В какой-то степени так и оказалось.
"Не обижайтесь, пацаны! Я только хотел сказать, что это моя машина. И это мой квартал".
Резко застрекотал автомат.
Тот, что стоял с ножом, дёрнулся и повалился на меня. Я сразу понял, что он убит – глаза поблекли, будто предохранитель сгорел. Второй успел отпрыгнуть, упал на колено, попытался укрыться за машиной. Я заглянул в его лицо. Выражение удивлённое, обиженное и немного… детское что ли? Будто он увидел огромный рождественский подарок и умер, переполняемый счастьем – пуля разворотила ему череп.
Кто-то спихнул с меня мертвое тело, несколько раз хлестанул по щекам. Боли я не почувствовал, но попытался поднять руку, чтоб заслониться. Не смог.
Вокруг суетились люди: быстро унесли жмуриков, меня подняли с капота, поставили на ноги. Позади вспыхнули фары, зарокотал двигатель. Потом – этот "удар молотом" я запомнил! – мне сунули под нос пузырёк с нашатырём.
Я вздрогнул, услышал гул в ушах, и увидел, что Мир вокруг меня завертелся с прежней скоростью. Даже быстрее.
"Давай флешку, курьер! – Высокий мужчина с автоматом УЗИ на ремне протягивал руку. – Торопись! Копы будут здесь с минуты на минуту".
"Кто вы?" – спросил я. Вернее, прошептал (если звук вообще-то сорвался с губ).
Мне нужно было услышать кодовое слово, убедиться, что это точно мой получатель.
Мужчина не ответил.
"Да ты совсем плох, парень".
Он оглянулся, выискивая кого-то глазами. Окликнул: "Лев Андреевич! Бросьте этого недоноска! Если он жив, то всё одно сдохнет!"
Речь шла о моих "убийцах".
"Осмотрите парня, – это уже про меня. – Ему здорово досталось".
На какое-то время я отключился – провалился в серую обволакивающую вату, а когда очнулся, обнаружил себя абсолютно голым. На больничном столе, на зябкой липкой клеенке. Лев Андреевич стоял рядом, перелистывал в планшете странички. Наверное, что-то искал – палец "отматывал" резко и часто.
"Доктор!" – подумал я с блаженной радостью спасённого идиота. Почувствовал, что замёрз, как цуцик.
"Очнулся?" – Лев Андреевич обратил на меня внимание. Его совсем не тяготила моя нагота.
"Привык видеть пациентов голыми, – понял я. Засомневался: – Быть может, покойников?"
Уточнить не решился. "Голая" правда иногда значительно хуже, чем прилично одетая сволочь (ложь).
Доктор сказал, что мне нужно полежать ещё пару часиков. Передохнуть. Сказал, что ушибов на мне, как "блох на бродячей собаке" – мне понравилось это выражение. "Из переломов только два ребра. И это можно считать большим везением".