Святой черт
Шрифт:
Чтобы скрыть свое пребывание в столице, Григорий заказал своим сотрудникам напечатать в газетах, что, дескать, он, Григорий Новых, уехал на родину.
Газетчики, конечно, это охотно исполнили.
К этой мере скрывать себя в столице Распутин прибегал несколько раз и раньше этого случая и после него.
Чтобы успокоить Николая и Александру насчет того, что вне дворца все обстоит благополучно и «дерзкая выходка» против «старца» Гермогена и Илиодора не имеет ровно никакого значения, Распутин вызывал во дворец уже известного читателю «суслика» - епископа Варнаву. Варнава успокоил царей; он им говорил: «Не беспокойтесь!
Цари, понукаемые Григорием, решились вовсю расправиться со «злодеями», посягнувшими на жизнь праведника и подвижника. Расправа началась на святках, когда в Синоде был только один епископ Никон. Приступили к Гермогену…
8-го января 1912 года, вечером, я, ездя по Царицыну с крещенскою водою, получил от Гермогена из Петербурга такую телеграмму: «Милый и драгоценный друг мой, отец Илиодор! Враги разрушают все наши дела. Меня удалили из Синода. Вам запрещают разрешенные уже типографию, газету и журнал. Вовсю работают два семенящие старца (Саблер и Даманский) и не зарезанный, виденный вами во сне филин пакостный. Скорей езжайте сюда. Будем бороться с общим врагом. Помогите мне. Любящий епископ Гермоген».
На другой день я собрал народ и отслужил путешественный молебен.
Народ, предчувствуя недоброе, горько плакал и даже не хотел отпускать меня в Петербург…
12-го января утром я приехал в Петербург.
Только что поздоровался с Гермогеном, как он начал рассказывать: «Вот уволили меня из Синода. 3 января приходит ко мне Саблер и врет: «Вас, владыка, Синод уволил в епархию, там у вас много дел».
– «Какой Синод?
– спрашиваю я.
– Ведь в Петербурге только один член Синода - епископ Никон!» Говорит: «Ну, да ничего. Государь уже утвердил мой доклад. Теперь вам остается только с миром ехать. Поезжайте, а меня благословите, владыка!» Я на него как крикну: какой я вам владыка! Ваш владыка - Гришка Распутин! Вон с моих глаз. Да к нему. Он от меня задом, испугался. Я на него наступаю, кричу: «Вон!» А он еле-еле успел схватить свою шубу и шапку. Уже на лестнице надевал их. Вот как я его пробрал!»
– Начало положено вполне правильное, ваше преосвященство. Так и дальше нужно действовать.
Не успели мы с Гермогеном поговорить о делах как следует, как являются Митя блаженненький и писатель Родионов.
Митя, поздоровавшись со мною, начал докладывать: «Тебя, батюшка, царица хотела за Гришку сейчас же расстричь и с волчьим билетом пустить. Да государь не захотел устраивать соблазнительный скандал».
– Да откуда ты все это знаешь?
– Орлов и Путятин несколько раз уже об этом мне говорили.
– Ну-ка, пусть попробует расстричь? Это за что же? За Распутина, за дьявола. О, я пойду против царя!
– Что вы, что вы, батюшка, разве можно против царя идти?
– урезонивал меня страшно волновавшийся Родионов.
– Пойду, пойду. Против всех пойду! Погибну, а пойду. С неправдою не помирюсь. Я смерти не боюсь, а людей и подавно. Они - цари, а что вытворяют. Я долго терпел, а теперь довольно…
Все молчали и смотрели на меня, а я, волнуясь, ходил по комнате и бранил царей, Синод и министров.
В этот же день я принял газетных сотрудников и заявил им, что не Гермогена нужно гнать из Синода, а Саблера, Даманского и их друзей.
Сотрудники на другой день отпечатали мои слова. Гермоген тоже
Утром 13-го января мне, явившемуся из города, Гермоген говорил: «А у меня был Михаил Осипович!»
– Кто это такой?
– Да Меньшиков.
– Сам явился?
– Нет, я его приглашал.
– Напрасно, владыка, вы связываетесь с такою собакою.
Гермоген задумался и сказал: «А и правду вы говорите, что он собака. Вот и во сне он мне представился в виде какого-то отвратительного животного с длинною мордою и большими-большими зубами; быстро бежал и нес какую-то грязную тряпку».
– Ну, вот, увидите, что он нас облает, а Распутина возьмет под свою защиту.
Так и случилось. Меньшиков через два дня после визита к Гермогену пригласил Распутина к себе на обед, а потом пропел ему в «Новом времени» похвальный гимн, утверждая, что у Распутина возвышенная душа. А позже, когда мы уже были в заключении, он написал статью «Царь-скандал», в которой безобразно высмеивал наш великий подвиг развязки с «блаженным пророком».
14-го января Гермоген, я и Родионов ездили к И. Л. Горемыкину. Я просил его: «И. Л.! Вы сами вот рассказывали, что вы разогнали первую Думу. За это государь целовал вас, называл вас отцом своим, попросил благословить его и наследника. И. Л.! Вы уже получили все чины. Если повесить на вас ваши ордена и медали, то не хватит места на груди, придется вешать их или на брюках, или на спине… Вам нечего искать и нечего терять. Поезжайте, ради Бога, к царю и попросите его принять владыку Гермогена и объясниться…»
– Нет, нет, не могу!
– отвечал Горемыкин.
– Придворный этикет этого не позволяет, батюшка Илиодор.
В этот же день Гермоген ездил советоваться с великою княгинею Милицею Николаевною. Милица, по словам Гермогена, очень ругала Распутина, но пойти против него отказалась, ссылаясь на то, что «старец» держит в руках царя и особенно царицу крепко.
Конечно, читатель догадывается, почему Милица так бранила «старца».
15-го января И. Л. Горемыкин приезжал на Ярославское подворье, но помочь ничем не мог.
Государь уже дважды писал Синоду: «Надеюсь, что Святейший Синод убедил епископа Гермогена уехать из Петербурга в Саратов».
Три члена Синода: Назарий, Серафим и Никон, желая получить награды, пришли на Ярославское подворье и упрашивали Гермогена подчиниться государеву слову.
Гермоген стоял на своем, говорил: «Государю подчинюсь, но Гришке Распутину нет».
Члены Синода кланялись ему до земли, а он, больной, лежал в постели.
Ничто не помогло.
Особенно старался Никон. Я не вытерпел и заглянул в Гермогенову спальню.
Гермоген полулежал на подушках, а Никон сидел на стуле около ночного столика, развел свои раскосые глаза в разные стороны: одним что-то нащупывал под кроватью Гермогеновой, а другой запускал высоко-высоко в угол, в паутину, висевшую там толстым слоем, и каким-то замогильным голосом вытягивал: «Владыко! Брат мой во Христе! Да по-слу-у-у-шайтесь вы государя…»
– Я не слушаюсь Распутина!
– резко говорил Гермоген.
– Ну, да там Распутин же чрез царя действует. Пожалейте царя, пожалейте церковь Божию. Ведь нельзя же открыто говорить о язве царской - Распутине. Кто из нас не знает этого сына дьявола. Но сказать никому нельзя: ведь тогда он пойдет против царя, против нас и против церкви Божией.