Святой: гарпун для Акулы
Шрифт:
— Клянусь, что не знаю! Не в курсе я, что он от тебя хочет! Сказал только: приведи знакомого Тютюнника, и все!
Услышав о «мусорном короле», Новиков насторожился:
— При чем здесь Тютюнник?
— Они с капитаном приятели. С чего бы ты так легко попал на корабль?
«Приплыли, — с неожиданным безразличием подумал Новиков. — Выходит, Банников с самого начала знал, что я на борту. Интересное получается кино!»
Он по-настоящему обрадовался взятому у Серегина пистолету. И все-таки Виктор не мог понять, почему Банников позволил ему свободно разгуливать по «Соколу» и только сейчас решил раскрыть карты.
Прежде чем отпустить трясущегося от страха матроса, бывший «афганец» спросил:
— Кстати, куда, ты сказал, отвели второго?
— Честно сказать, ему и досталось. Когда я уходил, мужик отрубился.
— Ты бил?
— Не-ет! Остальные били. Даже генерал, а я — нет.
— Что-то с трудом в это верится, — пробурчал Виктор и, покосившись через плечо на опустевший трюм, добавил:
— Пошли, что ли.
Не успел матрос сделать и нескольких шагов в сторону выхода, как упал словно подкошенный. Новиков бил наверняка, целясь в сонную артерию. Бездыханное тело он отволок за угол и оставил внутри металлического контейнера. Закрыв на крючок дверцу, Виктор извлек из-за пояса пистолет и проверил обойму.
— Для начала сойдет, — изрек он меланхолично и добавил:
— Кажется, пора. Не будем заставлять Петра Михайловича ждать.
Первым, что увидел Святой, когда пришел в себя, было расплывчатое светлое пятно. Оно начало пульсировать, задрожало и превратилось в улыбающегося Петра Михайловича Банникова.
— Ты никак собрался на тот свет, голубчик? — промолвил генерал и опустил собственный увесистый зад на стул.
О том, что генеральские погоны в свое время достались Банникову за усидчивость, не давал забыть разгулявшийся геморрой, который Петр Михайлович собирался подлечить под крылышком удочери в Англии. Помусолив губы в улыбке, генерал с непостижимой быстротой сбросил прежнюю маску, превратившись из добродушного старика в расчетливое, ненасытное чудовище, обделенное чувством любви и сострадания. Банников мог праздновать победу, но с его лица не сходил звериный оскал, выдающий высшую степень раздражения.
— Не скажу, что рад тебя видеть, — после некоторой паузы продолжил Петр Михайлович. — Скорее наоборот…
Я знал, что ты постараешься до меня добраться. Твой дружок Скуридин предупреждал меня, но я почему-то думал, больше того, просто был уверен, что такая мелкая вошь, как ты, не сможет мне ни в чем помешать. Оказывается, я ошибался…
Свет резал глаза. Святой близоруко щурился, пытаясь разглядеть своего врага. Незаметным движением он напряг связанные за спиной руки, чтобы проверить узлы на прочность. Должно быть, человек, который их вязал, отличался большим опытом в подобных делах. И все-таки надежда освободиться оставалась в виде отобранного у Шуры ножа.
Местные головорезы даже не потрудились как следует обыскать Святого. Шурино «перо» было приторочено к лодыжке под штаниной. Чтобы его достать, необходимо было оказаться на полу. И Петр Михайлович очень скоро предоставил ему такую возможность.
— Не обольщайся, — генерал нервно заерзал на стуле, — временное неудобство, которое ты мне причинил, вполне поправимо. Меньше чем через двадцать минут здесь будут северокорейские вертолеты. Ты уже,
С этими словами Банников вскочил и подбежал к Святому, ударом ноги выбил из-под него стул, после чего начал истерично пинать пленного.
Святой сжался, подтянув под себя колени, принимая побои. Из угла за ним молча наблюдал капитан. Когда его снова усадили, то в зажатой ладони он уже держал нож.
Святой вдруг вспомнил, как часом раньше они с Колей спустились в трюм. Там перед ними предстала серая масса брезентового кокона, угнетающая своей реальностью. Тогда Святому на мгновение показалось, что им не справиться с Банниковым. На что могли рассчитывать они с Серегиным?
В лучшем случае получить индульгенцию на прощение прошлых грехов, чтобы влачить жалкое существование в нищей стране…
И все-таки они сделали последнее усилие, заставили себя переступить через этот невидимый порог. Очень скоро генерала Банникова ждал неприятный сюрприз, куда больший, чем гибель пилота. Святой надеялся дотянуть до того мгновения, когда генерал лишится винтокрылой кредитной карточки, не дождавшись, чтобы «Черная акула» превратилась в шестизначный банковский счет. Они с Колькой успели засунуть в нее начинку, да и координаты сухогруза центру тоже теперь известны.
— А вот и он! — Дверь каюты раскрылась, и капитан «Сокола» шагнул навстречу появившемуся на пороге человеку. — Расслабься, Петр Михайлович, возможно, приятель моего друга сможет нам помочь?
— Хотелось бы верить, — без особого энтузиазма сказал генерал. От перевозбуждения у него прихватило сердце. Банников трясущимися руками вылавливал из тубы похожие на заячий помет таблетки нитроглицерина.
— Сможешь управлять вертолетом? — спросил он вошедшего.
— Да! — коротко ответил тот.
Услышав голос Новикова, Святой напрягся и полоснул лезвием ножа веревку. Новиков стоял посередине комнаты, казалось, не замечая Святого, сухо и четко отвечал на вопросы.
Проглотив порцию лекарства, Петр Михайлович заметно успокоился и снова превратился в отставного вояку.
Произошло то, что и предсказывал Святой: Банников не узнал Виктора. Интерес генерала к особе бывшего зека объяснялся острой необходимостью запустить вертолет. «Черную акулу» успели извлечь из чрева трюма, и она гордо возвышалась над палубой, распахнув хищные щупальца лопастей.
— Тютюнник говорил, что до тюрьмы ты воевал в Афгане. — Капитан протянул начатую пачку «Мальборо».
Виктор взял сигарету, но курить не стал.
— Узнаю лагерные привычки, — одобрительно хмыкнул капитан. — Только на воле одними заначками не проживешь… Сделаешь то, о чем просим, заработаешь хорошие деньги. С возвращением назад проблем не будет…
— Я согласен, — ответил Виктор.
— Тогда иди принимай машину!
— Не надо! — прохрипел из последних сил Святой. — Генерал, не делай этого. Я знаю, тебе плевать на честь мундира и всякое остальное. Но ведь есть что-то в этой жизни, что нельзя продать?!