Святой Грааль
Шрифт:
— Что с ними?
Настоятель снова посмотрел на монахов, те головы не поднимали, и он, вздохнув сказал все тем же тонким дребезжащим голосом, словно звенела посуда на тряской телеге горшечника:
— Они... рассердились на что-то. Или пошутили? Зачем-то разбили стойла, сломали ясли, начали обижать других коней и... трогать молодых кобылиц. Потом черный жеребец решил почесаться о главный столб, на котором держалась крыша конюшни, но столб почему-то переломился. Крыша рухнула... Оба жеребца испугались...
Томас нахмурился, бросил на Олега негодующий взгляд. Его
— Испугались, — повторил настоятель, не замечая, что нахмурился и Олег, — побежали, ударились о стену...
— Ну-ну, — поощрил Олег.
— Стена рухнула. Жеребцы вырвались в сад. За ними и другие, которые уцелели. Монахи всю ночь ловили ваших коней, но те перепортили священный сад, который выращиваем три тысячи лет, сожрали небесные розы — их принесла от Владыки Небес его прекрасноликая дочь отважному сыну императора Фак еще на заре времен... Потом ваши кони пили воду из священного источника, согнали небесных лягушек, что изволили почивать там, и нарушили тридцатилетнее молчание великого аскета Цоб-Цо-Бэ.
— И что он сказал? — спросил Томас с живейшим интересом.
Морщинистое лицо старца стало задумчивым, он поперхнулся, сказал торопливо:
— Как могу я, ничтожный червь, запомнить заклятия аскетов? Потом ваши кони повалили монастырскую стену со стороны священной горы Бу-гор...
— Опять чесались? — спросил Томас с беспокойством. — Сэр калика, не подцепили они чесотку? Надо проверить.
— Надо, — торопливо согласился настоятель. — Потом разрушили несокрушимую боевую башню, что простояла две тысячи лет и выдержала двести три войны, пятьсот восемнадцать штурмов и двенадцать ударов молний... снова почесались, потом гонялись за молодой кобылицей, которую выращивали для приезда правителя края, и скушали сад бонсаи — карликовых деревьев, приняв их за траву. В конце концов добрались до кладовой, где хранились все наши запасы вина...
— Выпили вино? — ахнул Томас. Он развернулся всем сверкающим корпусом к Олегу, синие глаза метали молнии. — Сэр калика, это ваш непроверенный конь совратил моего честного боевого друга! Мы с ним вместе прошли огонь и воду, видели Крым и Рим, ночевали под поповой грушей, вместе штурмовали башню Давида...
— А здесь он взял ее сам, — вставил Олег. — Боевой конь, кто спорит? Если он не добирался до винных подвалов раньше, то, может быть, просто случая не было?
Настоятель робко покашливал, наконец вмешался:
— Вообще-то... ваш жеребец, сэр железный рыцарь, начал лакать первым... Потому-то удалось обоих наконец изловить и перевести в другую конюшню... выселив оттуда монахов с их книгами, всю библиотеку, унести древние манускрипты, ибо белый жеребец упился и лег в луже вина...
— Пречистая Дева, — воскликнул Томас в ужасе. — Это же сколько его отмывать!
Олег сказал задумчиво:
— Хорошее, надо думать, здесь вино, если даже кони до бесчувствия... Где ты говоришь, святой настоятель, эти склады?
Настоятель торопливо шагнул назад, упал бы, не подхвати его под руки
— Ваши кони изволили выхлебать все! Теперь спят в библио... новой конюшне.
Олег прислушался, наконец понял происхождение тревожащего его душу и сон глухого прерывистого рева. Он хотел заметить ехидно надменному рыцарю, что благородный рыцарский конь голубых кровей храпит, как простой деревенский битюг, но в это время из дальнего сарая бегом примчался босоногий монах, что-то нашептал настоятелю в ухо, кося на страшных пришельцев темным, как у птицы глазом. Настоятель покачивался, поддерживаемый за плечи дюжими монахами, темные веки трепетали, как крылья бабочки на ветру.
Томас повернул голову к Олегу, зрелище было такое, словно развернулась смотровая площадка на сторожевой башне, сказал негромко:
— За нами. На поединок с непобедимыми.
Олег кивнул, поддернул перевязь меча, отвыкнув за многие годы от этой недоброй тяжести, подвигал лопатками, проверяя место колчана:
— Отец настоятель, мы готовы. Сэру Томасу только свистни — на край света побежит, подраться бы! Он как петух драчливый. Неужто все англы такие?
Настоятель переводил отчаянный взгляд с одного на другого, внизу у ступеней уже собралась большая толпа монахов. Все босые, подпоясанные веревочками, без привычных шестов и деревенских молотильных цепов.
— Великие воины, — продребезжал настоятель, — мы вынуждены вас огорчить и слезно молим простить нас. Понимаем, как вы горите отважными сердцами выказать свое боевое искусство в полной мере, как страстно жаждете поединков и зрелища разбрызгиваемой крови, как мучительно стремитесь услышать хруст костей, насладиться страшными ударами, получая и нанося... получая и нанося... получая и нанося...
— Не тяни кота за... лапку, — прервал Томас в радостном предчувствии сбывшейся мечты, душа его оживала на глазах, расцветала ярким румянцем на белых, как мел, щеках. — Где они ждут?.. Во дворе? В бойцовском зале?
Настоятель скорбно поник головой. Он упал бы на колени, но монахи удержали, справедливо полагая, что поднимать труднее.
— Молю вас, железный рыцарь... и тебя, мохнатый оборотень-гиперборей, простить нас великодушно! Непобедимые уехали на рассвете. Не попрощавшись, никому ничего не сказав — на одной лошади.
Томас шумно вздохнул, из него словно бы выдернули стальной кол, на котором он корчился с ночи. Он чуть осел, стал даже меньше ростом. Олег тоже ощутил несказанное облегчение, — хорошо без драки, но бедный настоятель истолковал иначе, вскричал жалобно:
— Пусть ваши мужественные сердца не разрываются от неслыханного горя! Мы не виноваты, что получилось так!
— Не будем винить, — пообещал Олег. — Еще как не будем!
А Томас спросил очень осторожненько:
— Сказали что-либо на прощание? Вызов, пожелание встретиться в другом месте?
Настоятель виновато покачал головой:
— Не высказали, что удивительно! Уехали очень тихо.
— Гм... а что делали после приезда? Почему так вдруг?
Настоятель ответил медленно, голос чуть окреп, в нем появились нотки гнева: